— Зачем? — удивился он, когда я его об этом спросила. — Лучший друг, — он отвернул полу пиджака, показывая оружие в наплечной кобуре, — всегда со мной, а стреляю я очень хорошо. Да и в рукопашной кое-чего стою.
К пятиэтажной хрущевке мы подъехали на двух машинах: Казаков на «Гелендвагене Мерседес-Бенц» и я на «Форде» Ермаковой. Оставив охранника сторожить машины, Михаил Леонидович повел меня к крайнему подъезду.
— Четвертый этаж, — предупредил он меня и, посмотрев вверх, удивился: — Странно, окна темные. Неужели уже нажрался и выпал в осадок? Тогда придется водой отливать.
Он первым вошел в подъезд — о домофоне здесь даже не слышали — и стал подниматься по лестнице.
— Михаил Леонидович, а вы в прошлый раз не переусердствовали? Может, он уже и не сможет нам ничего сказать? — обеспокоенно спросила я.
— Если бы вы слышали, как он орал мне вслед сначала на лестнице, а потом с балкона, что я скотина неблагодарная, которую он кормил-поил, обувал-одевал, а теперь я ему еще и морду бью, вы бы таких вопросов не задавали. — Он явно веселился. — Люди на балконы выбегали, чтобы на это представление посмотреть. Честное слово, никогда не думал, что буду пользоваться таким оглушительным успехом у широкой публики.
Мы поднялись на четвертый этаж, и Казаков показал мне на нужную дверь, а сам достал из кармана и стал надевать кожаные перчатки, объяснив:
— При моем положении появляться в обществе со сбитыми костяшками пальцев неприлично.
Я нажала на кнопку звонка, который был слышен и на лестничной площадке, а вот из квартиры никаких звуков не донеслось. Сколько мы ни звонили, а потом стучали в дверь, нам никто так и не открыл. Помня прошлый случай, я попросила Казакова подергать ручку, но дверь оказалась действительно заперта.
— Может, он с балкона или в окно увидел, что я приехал, вот и затаился? — предположил Михаил. — Надо бы с пожарными связаться, чтобы они лестницу сюда подогнали — не могу же я с вами каждый день сюда ездить?
— А не мог он просто куда-нибудь уйти? — предположила я.
— С такой рожей, как у него сейчас, к зеркалу подойти страшно, не то что на улицу выйти, — отмахнулся Казаков. — Давайте уже что-нибудь решать. Кстати, можно еще электрикам позвонить, чтобы они на машине с люлькой приехали. Я заплачу.
— Да подождите! — остановила его я и позвонила в двери соседних квартир.
То, что люди за ними жадно прилипли к глазкам и с большим интересом за всем наблюдают, я ни секунды не сомневалась — время-то уже более чем вечернее, все давно дома. Не дождавшись ответа и из-за этих дверей, я громко сказала:
— Михаил Леонидович! Давайте МЧС вызывать, чтобы они дверь вскрыли, — вдруг человеку с сердцем плохо?
Уловка опять сработала! Дверь одной из квартир приоткрылась на узенькую щелочку, и оттуда раздался старушечий женский голос:
— Чего это ему, бугаю, плохо-то? Утром в магазин сходил, а как вернулся и дверь открывал, так в пакете у него очень даже мелодично бутылки позвякивали. А в обед Варька к нему заходила, пожрать приносила. И у него диван так ходуном ходил, что у меня чайная ложка из стакана чуть не выпрыгнула, а уж иконка-то в углу, бедненькая, аж дрожмя дрожала. Как уж не сорвалась, даже не знаю.
— А вы не слышали, он после этого никуда не уходил? — спросила я.
— Нет! Я бы знала! — твердо ответила старушка. — У нас тут слышимость такая, что на первом этаже чихнут, а на пятом здоровья желают. Дома он! Варьку из двадцать восьмой зовите, у нее ключи есть. Она Генку уже несколько лет обхаживает: и уберется, и постирает, и сготовит. А он все ни мычит ни телится. Оно и понятно: он полковник, а она в ларьке торгует. В общем, ее зовите. — И она закрыла дверь.
— Значит, затаился, — сделал вывод Казаков. — Будем выкуривать.
Он достал из кармана телефон и, позвонив охраннику, объяснил, что нужно сделать, а потом заверил меня:
— Хоть на руках, но принесет.
«Теперь понятно, почему он Лукьянову не мог у себя поселить, — тут одна любовница уже есть. Такие бои местного значения начались бы, что только пух и перья летели бы. Да и вряд ли Лукьянова стала бы на него ишачить», — подумала я.
