Г-жа де Турвиль, г-жа де Куланж.
Г-жа де Турвиль. И дура же ты: потеряла голову из-за того, что он ныряет, словно гагара. Велика важность — уметь плавать, когда научился этому! Любой карп плавает еще лучше.
Г-жа де Куланж. Но подумай только: ради человека, которого он совершенно не знал!.. А все в гостинице говорят, что море здесь очень суровое.
Г-жа де Турвиль. Ну хорошо! Он умеет плавать — это ясно, и он не лишен мужества, но тебе-то что до этого? Скажи мне все-таки, что у тебя есть для донесения.
Г-жа де Куланж. Ничего нет.
Г-жа де Турвиль. Знаешь, мне начинает казаться, что ты втюрилась в этого чернявого офицерика, который плавает, как утка. На тебя, милая, нашло какое-то затмение. Ты ничего не заметила? А я с первого взгляда открыла заговор.
Г-жа де Куланж. Заговор! Полно! Они тебе всюду мерещатся!
Г-жа де Турвиль. Лучше видеть их там, где их нет, чем не видеть там, где они есть. А знаешь ли ты, что за каждый обнаруженный заговор выдаются сверх жалованья вознаградные? Скажи: ты заметила, что у этого утопавшего рубашка была батистовая?
Г-жа де Куланж. А что же в этом необыкновенного?
Г-жа де Турвиль. Что необыкновенного? Я вижу, ты совсем рехнулась. Батистовая рубашка с жабо! Может быть, надо повторить тебе? Батистовая рубашка! Это только одна нить ужасающего заговора. По этому делу двадцать человек могут отправиться на виселицу.
Г-жа де Куланж. Ты что-то уж очень проницательна.
Г-жа де Турвиль. А ты что-то уж очень глупа! Как тебе не бросилось в глаза, что этот человек — шпион, либо шведский, либо английский, либо русский!.. И можно даже с уверенностью сказать, что английский. Бьюсь об заклад, что рубашка у него из английского батиста. Таким образом, все совершенно ясно.
Г-жа де Куланж. Ясно?
Г-жа де Турвиль. Одну минуту... Кроме того, на куртке у него была пуговица, не похожая на другие, с якорем, — значит, он с английского корабля.
Г-жа де Куланж. У всех моряков такие пуговицы.
Г-жа де Турвиль. Чудачка! И портреты на шее? Забавно было слушать, как этот адъютантик разглагольствовал насчет женского портрета. Право же, он неплохо играл свою роль! Это продувная бестия, он отлично изображал полнейшее неведение. А генерал быстро сунул футляр себе в карман, так что никому не удалось на него и одним глазом взглянуть.
Г-жа де Куланж. Может быть, все это и не лишено таинственности, но я не стану докучать начальству историей с какими-то пуговицами, батистовой рубашкой и прочими пустяками. Вот уж верный способ добиться, чтобы нас сразу же отозвали!
Г-жа де Турвиль. Это пустяки? Это пустяки?.. Ах, Элиза, в подобных делах ничем нельзя пренебрегать! Благодаря всего-навсего жареному цыпленку я обнаружила место, где скрывался генерал Пишегрю[29]. И, не хвастаясь, скажу, что мне от этого было много чести, не говоря уже о выгоде. Слушай, я тебе расскажу: это было, еще когда жил на свете твой отец, капитан Леблан. Он вернулся из действующей армии. Денег у него было много, — мы как сыр в масле катались. Так вот, в один прекрасный день иду я в нашу съестную лавку и спрашиваю у хозяина жареного цыпленка. А он мне и говорит: «Мне очень жаль, сударыня, но я только что продал последнего». Я хорошо знала всех обитателей квартала, и меня разобрало любопытство: кому? Спрашиваю у хозяина: «А кто его купил?» Отвечает: «Такой-то. Он, видно, любит себя побаловать: каждый день покупает себе на обед жареную птицу». А надо тебе сказать, прошло три дня, как мы потеряли из виду генерала Пишегрю. Я все это смекаю и говорю себе: «Черт побери, соседушка, какой у вас аппетит! Похоже, что вы совсем изголодались!» Словом, прихожу на следующий день и покупаю куропаток, притом, заметь себе, нежареных — нарочно для того, чтобы поболтать с поваренком, пока они будут жариться. И вдруг входит мой соседушка, у которого такой аппетит, и покупает жареную индейку — чýдная была индейка... «Ах, — говорю я ему, — господин такой-то! Аппетит у вас неплохой: ведь этого двоим на целую неделю хватит». А он подмигивает мне и говорит: «Я, знаете ли, ем за двоих». Француз ведь скорей пойдет на виселицу, чем упустит возможность сострить. Я посмотрела ему прямо в глаза, он отворачивается, берет свою индейку — и за дверь. Мне ничего больше не надо было, я уже знала, что ему известно, где Пишегрю. Человека этого, конечно, забрали, и за хорошее вознаграждение он превосходнейшим образом выдал генерала, а я получила шесть тысяч франков
