— Эй, гаджо, не надо стрелять! — к машине шёл пожилой цыган в синей жилетке поверх красной рубахи. Как у них глаза не полопались до сих пор от такой моды? — Сыр ту дживэса? Сыр тэрэ дела?35
— Мои дела вас не касаются, — сказал я, уловив знакомое слово, — проехать дайте!
— Са авэла мишто, гаджо дрома!36
Он улыбался золотыми зубами.
— Сыр тут кхарэн? Зовут тебя как? Я — Гудада, рома баро.
— А я просто мимо еду. И лучше бы вам мне не мешать, — я не очень уверенно продемонстрировал пистолет.
И он, и я понимали, что стрелять я не буду. Если бы мог — уже стрелял бы. Как там меня по-ихнему называли? Дырлы́но? Вот, оно и есть. Полное дырлы́но.
— Тырдёв, мэ тут мангав!37 Давай поговорим, гаджо дрома!
— Чего тебе? — спросил я неласково, поглядывая в верхнее зеркало на канистры в багажнике. Не дай бог сопрут, где я ещё бензин возьму?
— Зачем шумишь? Зачем стрелял?
— Стрелять я ещё и не начинал. Но могу.
— Эй, люди дороги должны помогать друг другу!
— Поэтому вы тащите всё, что гвоздями не прибито? Там стой, не подходи.
Цыган, широко разведя руки, как будто бы собираясь обнять нас с УАЗиком, встал в двух шагах. Я в него не целился, но и пистолет не убирал.
— А, дети балуются, ерунда! У тебя есть дети, гаджо дрома? Соде глати сы ту?38
— Не твоё дело. Отойдите, и я поеду.
— Зачем ты так? Не надо! Послушай, у меня есть отличное предложение для тебя! Зачем тебе эта машина?
Так. Начинается. Я злился и паниковал одновременно — и совершенно не представлял, что делать. Почему я не Македонец? Он бы уже уезжал, оставив за собой гору трупов и россыпь гильз. Впрочем, к нему бы и не полезли. К нему никто не лезет.
К пожилому цыгану подошел какой-то совсем уже странный персонаж — худой длинный парень, одетый в невообразимое тряпьё. Нечто вроде снайперского «костюма гилли» из тряпочных ленточек, только каждая ленточка была другого цвета. И тусклых среди них нет. В целом это напоминает взрыв на заводе флуоресцентных фломастеров. Для полноты цветового шока на каждую ленточку привязано блестящее металлическое колечко, так что этот ходячий вырвиглаз ещё и звенит на ходу. В носу у парня пирсинг, в бровях пирсинг, в губе тоже пирсинг, в уши как будто выстрелили из дробовика, зарядив его дешёвой бижутерией. На лысой голове вытатуировано что-то неаппетитное. Шёл он вихляющейся походкой, как будто твист танцевал, и вид имел наглухо упоротый.
Этот альтернативно окрашенный что-то зашептал на ухо цыгану. Тот удивлённо зашевелил бровями, переспросил, уточнил, зашевелили бровями ещё сильнее.
— Эй, гаджо дрома! — сказал он. — Про́сти. Мой глойти сказал, что ты тот, за кого говорил Малкицадак. Не бойся, тебе не будет ущерба от нас! Дава тукэ миро лаф!39>Обещаю!
Цыгане вокруг машины как будто по щелчку пальцев потеряли ко мне интерес, развернулись и пошли по своим делам. Сзади лязгнуло — кто-то закрыл задний борт.
— Про́сти, гаджо! — чумазая зеленоглазая девчонка лет десяти сунула мне в руки смешного толстого кота на присоске, который висел тут на лобовике. Я и не заметил, как он пропал.
— Можно погадать тебе, гаджо дрома? — та же тётка. Вернулась, надо же.
— Нечем ручку позолотить, — зло сказал я. Достал меня этот цирк.
— Если Малки не ошибся, то мои правнуки будут рассказывать своим правнукам, что Тшилаба тебе гадала, — покачала головой цыганка, — дай руку!
Я высунул в окно левую руку, и она ухватилась за неё так, как будто решила навсегда себе оставить. Долго держала, смотря почему-то не на ладонь, а мне в глаза. От её взгляда становилось странно внутри головы, и я занервничал.
— Ну, что скажешь?
— Ничи́ мэ ту́тэр на пхэна́ва. Ничего я тебе не скажу. На холясо́в, не сердись. Не нужно тебе сейчас это. Не хочешь остаться с нами до завтра? Выпить, песни послушать? Устроим праздник! Я положу с тобой свою дочь, она красивая! Симза, яв дари́к!
От пёстрой толпы отделилась девушка и побежала к нам. Действительно, красотка — смуглая, но светловолосая, с огромными изумрудными глазами, с точёной фигуркой танцовщицы. Куколка просто. Но, святые тестикулы Мироздания, ей же лет пятнадцать от силы!
— Э… Спасибо за предложение, конечно, я польщён… Но я лучше поеду. Поеду, да. Время не ждёт и всё такое.
