— Вы назвали странное имя, — сменил он тему. — Зеваэс, кажется? Кто он?
— Это человек, который первым составил классификацию гуманоидных видов. Именно его рукопись вы обнаружили в своем архиве. Строго говоря, ту рукопись писал не он. Оригинал хранится в Праге, в… одном из частных архивов. Ваш же экземпляр — копия, переписанная кем-то из его учеников. Но это обстоятельство особой роли не играет. Судя по вашей статье, копия полностью тождественна оригиналу.
Пока они говорили, солнечный диск закатился за горизонт, оставив после себя короткое воспоминание светлой полоской над вершинами деревьев, на дороге быстро темнело, и Гонта решил, что пришла пора подыскивать место для ночной стоянки.
* * *
Москва встретила их необычайной для августа жарой и духотой. Мутноватый от смога воздух дрожал над вязким, словно пластилин, асфальтом, включенный на полную мощность кондиционер «Тойоты» спасал от зноя, но был плохой преградой запаху бензиновой гари от тысяч машин, до отказа забивших улицы. Возвращение в город, который Нестерову полагалось называть родным, не заставило его сердце биться чаще, как бывало в годы безоблачного детства после отдыха в пионерском лагере или на черноморском курорте. Этот город становился все менее пригодным для человеческого существования, и за прошедшие полгода никаких перемен в лучшую сторону здесь не произошло, в чем Нестеров убедился в первые же минуты. Жара отнюдь не снизила активности людей, населяющих город. Нестерову показалось, что под влиянием избыточного тепла, словно в соответствии с законами классической физики, люди-молекулы сновали по тротуарам в повышенном скоростном режиме. Они быстро размахивали руками, сталкивались и вновь разбегались в стороны, являя гигантскую действующую модель хаотичного броуновского движения. В какой-то момент у Нестерова даже слегка зарябило в глазах, он вздохнул и тряхнул головой.
— Отвык? — понял его движение по-своему Гонта.
— Наверное, — сказал Нестеров. — Но тут еще другое… Куда мы сейчас едем?
— В безопасное место.
— Разве такое место для меня существует? — уныло произнес Нестеров.
— И даже не одно, — засмеялся Гонта. — Ты не огорчайся заранее, все будет в порядке.
Продравшись сквозь пробки Садового кольца, «Тойота» свернула на набережную Москвы-реки и вскоре через механические ворота въехала в тихий зеленый двор за каменной оградой, непроницаемой для любопытных взглядов снаружи. Нестеров вылез первым и с любопытством огляделся:
— Где мы?
— Мы на суверенной территории научно-исследовательского института, — торжественно объявил Гонта, — на крохотном островке разумной добродетели, как выражается наш уважаемый Магистр.
— Кто?
— Сейчас ты с ним познакомишься.
Вслед за Гонтой Нестеров прошел в прохладный холл, поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж и оказался перед тяжелой дубовой дверью кабинета с табличкой: «Рыбаков Валерий Павлович. Член-корреспондент РАН».
— Он и есть Магистр? — спросил Нестеров.
— Он и есть, — подтвердил Гонта. — Но тебе лучше величать его по имени-отчеству. Прошу!
Картинным жестом распахнув дверь, он ввел Нестерова в просторный кабинет, где за столом сидел человек с пышной седой шевелюрой.
— Ну, прибыли наконец, — буднично сказал хозяин кабинета, вставая им навстречу. — Здравствуйте, Олег Сергеевич, проходите, садитесь. Кофейку не желаете? Только что вскипел. Гонта, дорогой, угостите нашего гостя!
С этих самых первых секунд Магистр произвел на Нестерова удивительное впечатление. Он источал вокруг себя атмосферу такой надежности, что все тревоги и проблемы Нестерова отодвинулись далеко-далеко. Нет, Нестеров не позабыл о них совсем, но сейчас они казались ему почти несущественными. Испытанное впервые за много месяцев ощущение, которым он сейчас исполнился, вполне можно было назвать оптимизмом. Тому способствовала и обстановка кабинета. Здесь пахло, почти как на рабочем месте Нестерова. Собственно, это был не столько запах, но совершенно особая аура учреждения, в котором нормальные люди занимаются незаметным для подавляющего большинства сограждан, но очень важным и интересным делом. Только теперь Нестеров понял, насколько сильно тосковал по этому ощущению.
