Следователь был молод, его умное, симпатичное и слегка грустное лицо сразу расположило Нестерова. К тому же ему показалось, что следователь сочувствует своему подследственному, понимая нелепость возведенных против него обвинений, и Нестеров исполнился надежды, что этот непонятный кошмар в ближайшем времени закончится.
— Как же это получилось, Олег Сергеевич? — спросил следователь.
— Я не знаю! — горячо заговорил Нестеров. — Я не понимаю, что происходит! Неужели вы думаете, что я способен на кражу?
— А что мне остается делать? — грустно улыбнулся следователь. — Уникальную книгу обнаружили в вашей квартире. Она же не могла оказаться там сама собой.
— Но мне могли ее подбросить!
— Давайте рассмотрим и такой вариант, — согласился следователь. — Кто, с вашей точки зрения, мог это сделать?
— Я не знаю, — снова сказал Нестеров.
— У вас есть враги?
Нестеров лишь растерянно пожал плечами.
— Ну, подумайте, кому может быть выгодно вас таким образом скомпрометировать? Кто выиграет от того, что вы попадете в тюрьму?
— В тюрьму? — ошеломленно повторил Нестеров. Эта мысль показалась ему дикой. — При чем здесь тюрьма? Никто не выиграет.
— Может быть, кто-то должен вам крупную сумму денег, или вы готовитесь получить наследство, — продолжал следователь. — Может быть, кто-нибудь претендует на вашу квартиру, завидует вашим научным успехам или мечтает занять вашу должность?
— Да нет же, нет! — воскликнул Нестеров. — Какие деньги! Какое наследство! Да и завистников никаких у меня нет.
— Ну вот видите! — следователь подвинул к себе бланк протокола допроса и принялся его заполнять. — Так что версия у следствия остается только одна.
— Какая? — глупо спросил Нестеров.
— Кража. Тайное хищение предметов, представляющих особую историческую и культурную ценность. Статья сто шестьдесят четыре Уголовного кодекса.
— Как вы можете так говорить! Я не мог украсть, вы понимаете?! Не мог!
— Я все понимаю, — сочувственно сказал следователь. — Мне отлично известно, в какой нищете сегодня прозябает наша наука. Вы ведь получаете даже меньше, чем сотрудники милиции. Это унизительное, невыносимое положение. И стремление хоть как-то его изменить мне тоже вполне понятно. Любой человек в какой-то момент может проявить слабость…
— Какое отношение все это имеет ко мне?! — почти закричал Нестеров.
— А к кому? — удивился следователь. — Книгу нашли все-таки в вашей квартире.
— Мне подбросили ее, как вы не можете понять! Не знаю, кто и зачем, но это так!
— Вот этого-то я как раз понять и не могу, — следователь понемногу начал хмуриться. — Ну сами вы посудите: кому нужно плести паутину интриг вокруг рядового сотрудника музея? Может, вы обладаете какими-то государственными секретами? Или обнаружили в ваших архивах материалы, компрометирующие предков какого-нибудь олигарха? Нет?.. Вот видите…
Нестеров был готов кричать, спорить, доказывать, убеждать, но следователь остановил его жестким: «Подождите!»
— Послушайте меня, — произнес он прежним, мягким тоном. — Сейчас мы закончим допрос. В протоколе будет написано, что вы отрицаете свою вину. Потом будут другие допросы, и вы по-прежнему станете все отрицать. Но от факта хищения книги из музея никуда не деться. Как и от второго убийственного факта: похищенная книга найдена в вашем доме. Поверьте: как бы я ни старался, как бы ни хотел — изменить ничего бы не смог. Да и никто бы не смог. Для суда эти факты останутся решающими. Единственная возможность для вас хоть как-то повлиять на свою участь — раскаяться, признаться в совершенной ошибке, глупости — называйте как хотите. Это обязательно учтется, точно также, как и ваша не запятнанная до сих пор биография…
* * *
— Историк-то наш оказался заурядным жуликом, — рассказывал Гонта Магистру. Они сидели на скамейке на Чистых прудах. Грохот сплошного автомобильного потока за их спинами делал беседу неслышной не только для посторонних, но и трудноватой для самих участников. Порой каждому из них приходилось наклоняться к самому уху собеседника. — Украл из своего музея какую-то ценную книгу, его довольно быстро задержали и посадили.
