Все просто: будешь младшей сестрой - наивным ребенком. Не беда, что не можешь ложиться на живот, оттого что грудь томит, каменеется, и хочется терзать проклятую припухлость - капли вишневой смолы, вяжущей истомы - чуть тронешь, и фантазии слепляют, склеивают веки - чуть тронешь: тяжелеют капли на гибком смуглом стволике...
Валяйся на спине, хвались приснившимся красавчиком, в зеркальный потолок окунай коленки - там, в амальгаме, плеснется новая русалка: поселится девочка, полюбившая блуждать ладошкой в поисках будущих секретов...
Так и осталась, впихнув пузатый рюкзачок под стол, заставленный верстальной лабуденью, громко именованной "искусственным интеллектом", - под стол, заваленный макетами чужих монографий и сборников. Владов, выдумав рекомендательные записки, поклялся приискать для Клары место. И выпроводил. Как договаривались.
Солнце лилось на землю жидким желтком.
...между нами говоря, времени нет. Не то чтобы его не хватает на овладение желаемой целью или желанными - нет. Его попросту нет в природе. Есть истечение солнечного света и излияния Духа; есть энергичность и выносливость; есть мощь характера и проницательность интуиции. Есть одушевленная ярость и неодушевляемая скорость обращения Земли; есть потенциал, приводящий в движение системы светил, и есть совокупность прирожденных способностей. Есть огромные расстояния, большие дороги и высокие надежды; есть вестники, приносящие новости о шалостях любимых и кознях отверженных. Есть память. Времени - нет.
Есть ли смысл в беседах с отражением на дне черной кофейной кружки?
ЕЕ ЗЕЛЕНОЕ ПЛАМЯ
- Шихерлис, люби его - и будешь счастлива! - и губы, прервав причудливый танец, споткнулись о хрупкую кромку бокала. Зоя любит янтарный, лучистый дурман: дурман молдавских настоек, слитый с солнечным, блещущим безуминкой взглядом Владова - и Зоя впивает по капле мечту: забыться бы в сладкой бессоннице, пропасть бы в пропасть, в его странные, черным шелком трепещущие зрачки, и падать бы глубже, в уютную бездну, где вкрадчивый голос:
- Совсем рехнулась, подруга дорогая? Кому ты шихерлис желаешь?
Что-то Зоя и не сразу сообразила, что бы ответить, так только - на всякий случай - выпалила: "Вечно ты, Клавдия, все опошлишь!". Одними глазами смеющийся Владов взялся, как джентльмен, разъяснить ситуацию.
Никаких пошлостей, что вы! Напротив, сплошное эстетство - без декадентских, впрочем, вымороков. Так что оказалось-то? Шихерлис - ее, кстати, как и хозяйку этой импровизированной вечеринки, зовут Клавдией - это персонаж фильма, да, драматический женский образ, а вы что думали? Муж ее, естественно, тоже Шихерлис, даже не то чтобы естественно, а вполне законно, то есть искусственно - "Ну не надо, Владов, не надо ерничать, пожалуйста!". Тихие просьбы всегда умиротворяли Владова и спеленывали его, как младенца. Он начинал даже как-то по-детски сиять - словно алмаз, впустивший в себя лучик света. Оттого-то, наверное, его и любили ценительницы драгоценных диковинок. Простое искусство быть драгоценным... Впрочем, только Владов знал, чего стоит такая огранка.
Втайне от всех он считал себя ювелиром в том, что касалось сердечных привязанностей. Все свое носил в себе, все свои инструменты проницательность, вежливость, умение взорваться в нужный момент потоком острот и лавиной шалостей, и самую малую толику утонченной жестокости чтобы изредка якобы невзначай оскорбиться, стать холодным величественным обсидианом, отвергающим колкости и капризы тех, кто любит украшать свою жизнь нечаянными связями и преднамеренными изменами.
Да, он считал себя ювелиром, и с терпеливым упрямством выискивал, чем зажечь огонек в изумрудных глазах Зои. Какие-то вздорные книги, чьи-то напыщенные стихи, кем-то неспетые песни - все проскальзывало мимо ее сердца, все было неправдой, неправильным, не становилось оправой для этого самородка, этой избалованной ласками златовласки. Сколько это длилось? Сто тридцать пять дней, кажется, и Владов уже начал робеть, ведь из задуманного рисунка затаенных улыбок, многообещающих намеков и приглушенных нежностью жестов - из всего этого рисунка ни одна черточка не послужила основанием узора, о котором мечталось в бессонные полнолуния.
