Владов знал средства от лунных бессонниц: крепкий кофе, крепкий поцелуй, крепкое рукопожатие наутро. Алхимики брачных контор снабдили его только водкой.
Я ВДЫХАЮ СВЕТ
- Ду-да-ду, - гудукнул домофон.
- Здравствуй, Андреевич! К Шпагину идем? Давай, выходи, у подъезда жду.
- Ду-да-ду, - чудакнул, щелкнулось, кракнуло.
- Владов, не дури. Зачем обойму берешь? Жду-не дождусь.
- Дурындак, - хрякнул динамик.
- Даниил Андреевич, положи нож, пожалуйста. На Де Ниро ты не тянешь, драки не будет.
- Схимма! - визгнул вызов.
- Положи нож, я им уже восхищался.
- Индрик!
- Сам ты дронт.
- Милош, хорош дудакать!
- Утю-тю. Кто-то спит?
- С тобой уснешь, пожалуй!
- Со мной не надо, я не петор.
- Черт хорватский!
Милош умудряется быть настырным без надоедливости. Звонит непрестанно, за порог не выйдет, не предупредив: "Алло! Даниил Андреевич! Как твое здоровье? Вот и молодец! А я за бабками пошел, к должничку". Здоровущий, сбитый, как зеленое молодильное яблоко, не смеется - гычет, по ладони бьет, здороваясь, так, что кости гудят. Бандюга хорватский!
Однажды договорились: если идут вдвоем, то обязательно по малолюдным переулкам - Борко всегда горланил какие-то гуделки, а Владов злился на косящихся прохожих. Подвыпив, мог и броситься зубодробительным намеком. Борко горланил горланки всегда.
К Шпагину ходили третий месяц. Заявлялись без записи, втаскивались без стука. Шпагин понимал: спорить бесполезно, выпроваживал посетителей, втыкался острыми штиблетами в паркет, раскачивался с пятки на носок, посвистывал:
- Постройка моста обойдется в семьсот тысяч. В казне - пятьсот. Где я возьму вам еще четыреста?
Борко багровел, Владов баловался лакированной зажигалкой - клинк! клинч! - звонкала "Зиппо", Владов любовался шлаковым оттенком полировки, втолковывал:
- Видите ли, дело не в количестве накопившихся процентов по долгу. Дело даже не в сроке выплаты, точно, не во времени. На меня работают выносливые, терпеливые люди, для нас это мелочи, беда не в этом. Вопрос ведь и не о том, в чьих интересах вынужденное перераспределение очередности выполнения заказов, потому что меня не интересуют ни большевизм, ни владычество белого духовенства, ни ваша псевдоаристократическая партия - удовлетворяйте своих верноподданных чем вам вздумается! Вы посещали представления певчего студенчества? Прекрасно! Сотня блеющих горлопанов, вы им прихлопываете, притопываете - это ладно, но! Вы всего лишь со! соучредитель! С какой стати вы от лица всей "Славии" пообещали им гонорары за антологию студенческой поэзии? Вы засоряете творческую среду, вы сорите, сорите ссорами и склоками, а эти бездари осаждают меня требованиями: "Ихде наши деньги?". Мне придется через прессу заявить, кто на самом деле отвечает за выплату авторских сумм...
Сегодня у шпилястой ратуши стояла тишина, тинились тени у черного входа.
Борко бряцнул связкой отмычек.
- Охтин, ты уверен?
- Выходной, охрана на празднике, он с Бэлой. Бэлу убедил, будет молчать.
Спели петли. Схлопотал пол топот. Шпагин, втиснувшийся в бедра свеженькой, мерно хлюпающей секретарши, вздрогнул...
Шварк! бензинкой в башку!
- Ты писал? Ты Крестовым писал? Спалю хайло! Сколько обещал? Сколько?
Пламенеющей бензиночкой в мэрские кудряшечки!
- Что, сучонок, шкворчишь? Из-за тебя вернутся! Ты возвратил их, ты! Ты соблазнил-таки, сука, куском хлеба с маслом соблазнил!
- В сейфе все, их сто, и ваши четыреста!
- Наших пятьсот, с процентами пятьсот! Умничка! Клара, пошли.
- Даниил Андреевич, знаете, что он буробил? "Бэлочка, станьте белочкой на моих коленях!". Пшел от меня, нечисть паленая!
Шпагин слягушатил на пол.
В коридоре Клара, оправляя беленькое платьице, расцвела цыганочкой:
- Позолоти ладошку, властный мой!
Борко успокоился: Охтин, оказывается, внял советам - пошел на Шпагина с обычной зажигалкой.
...всех героев нужно убить. Непременно. Иначе нельзя. Иначе не бывает. Где ты видел героя-долгожителя? Если выжил - в чем геройство? Справился со слабым противником? Отстоял свою свободу? Отстоялся, отбился, откусался? Кого спас? Справился со слабым противником? Попробуй справиться с превосходящими силами. С превосходящими силами справишься только уверенностью. Только доверием к своему образу, образу повелителя сердец. Конечно, муки преображения. Властолюбие, преображенное в любовь.
