- Это и есть властолюбие.
- Я, кажется, запуталась. Что же такое любовь?
Настанет день, когда мы вспомним слова, понятные без слов.
В ОЖИДАНИИ ЧУДА
Решетка на окне, решетки на стенах, решетка вместо двери - чтобы никто не выкрал этих урчащих чудовищ, помесь арифмометра с телевизором и печатной машинкой. Я трижды в неделю вхожу в эту клетку, а есть еще два дня и две бессонные ночи в кружении от редакции к типографии и обратно к редакции. Кружится, кружится, и возвращается на круги своя. Это - да, это - так, но суета сует? Нет уж, я ненавижу Экклезиаста. Радовать любимых - суета сует? Мстить ненавистникам - суета сует? А в чем же еще, по-вашему, Господь являет Свою благодать? Наслаждаться радостью любимых - это суета сует? Суета сует это не мудрость, попрошу заметить, это задроченное дохлячество.
Я трижды в неделю вхожу в эту клетку - усмирять чужую фантазию, в чужие тексты втискивать фотографии совершенно незнакомых мне людей. Фантазия? Я сказал - фантазия? Нет, все весьма достоверно: хроники неожиданных бедствий и преднамеренных убийств, интервью с победителями всех и вся и репортажи о выходках их восторженных поклонников, и - короче говоря, невыдуманные истории. Достоверные, убедительные и неопровержимые. И я - я должен быть аккуратен с каждым заголовком, каждой подписью, я должен быть внимательным с исправлениями, форматами и масштабами. Я должен выпускать из рук не мешанину знаков и символов, а геометрически правильную карту восприятия. Вы - будете любить геометрически правильную женщину? Невозмутимую, незыблемую, безмятежную? Вот и я не люблю. Колосов, лысеющий гигант, нехотя мазюкал очередную образину, бубнил: "Вот лентяй! Для братца рад стараться, а для журнала?". А мне-то что? "Что-то я в Эрмитаже твоих полотен не встречал", и Колосов, рекламщик и шаржист, плевался: "Что за черт! Опять помидор! Ну как я могу эффектно и броско изобразить семена помидора?". Зоя влетала в клетку: "Ах! Опять! Последние колготки! Понатыркали решеток!" - листала распечатки: "Ух ты! Смотрите-ка! Ну-ка... Опять, стервец, все на свой лад переиначил! Ну-ка... Я же не такое оформление просила! Вадим ведь разозлится: что ж это за репортаж с выставки без фотографий того, что выставлялось?" - а мне-то что? Для тебя я постарался бы, но для Вадима... Еще чего! Данилевич все равно подпишет, уже без одной звезды полночь, и все вздохнут, и я помчусь по пустеющим улицам на вокзал, запрыгну в поезд на ходу, и не успею уснуть, как явится белый старик и начнет выговаривать, подчеркивая ногтем строки, и у печатного станка сожмусь и стану как высохшее семечко, но это офсет, матрицу на ходу не сменишь, и завтра тридцать пять тысяч подписчиков начнут хохотать над ухом, а мне-то что? Я высохшее семечко, а семечки не пишут объяснительных, семечко падает в молчащую мглу, семечко несет по степи, вдоль дороги ползет полозом пожар, а в клубах туч проносится топочущий табун, и хватит спать, Милош, не дрова везешь! Слушай свежий анекдот, да, можно передохнуть, и пока Милош относит дорожному инспектору свежий журнал, я разливаю черный чай. Здесь черные холмы, здесь черный дождь, мы глотаем невесть что с набухшими чернинками, но это пока, это сейчас, когда-нибудь будет и светлое питье, а пока что свет не для нас аккумулятор надо беречь, зажигание сядет, а я не лось, чтобы упираться рогами в трехтонный кузовик, совсем не лось, хотя сейчас Марина подливает водки очередному утешителю в парадных наколках и праздничных трусах, и с порога спросит: "Кто такая Зоя?". Вот, нашла к кому придраться, и пока я прислушиваюсь к гулкому эху из хлебницы: "О, я? О, я! О... я..." - я буду думать, что из высохшего семечка может взойти анчар. Да, милая, я видел, какими глазами смотрит на меня Софья Владимировна. Зелеными. Жадными? Спасибо. Завтра пригляжусь получше. Сейчас уже слипаются веки, а в пепельнице "Кэмел", мы же курим только "Бонд"? Зелеными. Во вторник ты, конечно, заезжала, я ведь уже с командировочными, ты заезжала, да, и бледный блондин Алекс, уминая что-то грибное из термоса, зелеными, грибное, словно нельзя было предупредить, ведь кусочки грибочков нашинкованы ломтиками, и золотистые капельки масла... Резерфорд поймал пылинку света, а я буфеты обхожу за километр, зелеными, откуда "Кэмел", зелеными, откуда? И Алекс подавился. Это естественно. Алексова Инночка сверкнула через порог грузным термосом, а владовская Марина мариноватными шагами прогрузнела за полтинником. Конечно, милая, возьми на дорогу тоже, на такси, конечно, в рейсовых не выбирают, на чьи туфли стоит наступать. Конечно, зелеными, Зоя промолчала целых пять минут, пока не откашлялся Алекс, а я-то что? Говорить умеют все. "Что и как - не важно. Важно - с кем", - пробормотала Зоя, да, зелеными, звони в Израиль доверчивым подругам, проплачь им все, проплачь им: "Жизнь в ожидании любви - это ад, это не жизнь, это смерть в ожидании воскрешения", - да, проплачь и сообщи, не забудь, что заказчицы Владова почему-то молчат в твоем присутствии, только черную кружку не бей, я пью из нее черный чай. Чая навалом, дождя навалом, мне спать нельзя, потому что дорога ведет к горизонту, а за горизонтом добрая земля, там из высохшего семечка что-нибудь да взойдет, если Милош успеет очнуться и увернуться от гудящих фар, там добрая земля, ее можно найти, если Милош успеет включить дальний свет, а Милош успеет, ведь чая навалом и я не сплю, я должен доставить свежие истории, и я доставлю, и точеными пальцами выгружу три тонны глянцевых историй, потому что я должен, но я семечко, я еще не взошел, и я не должен тебе доверять, откуда "Кэмел"? И "Доверие" я не должен печатать, я никому не должен издавать размышления о природе доверия, я не должен, но хочу, нет, мне за это никто не заплатит. Тем более - зелеными.
