В понедельник мне разрешили увидеться с моим первым посетителем. Офицер Столлинг проводил меня в комнату для посетителей. Я увидел Бориса Мински, заметно постаревшего. Он стоял с опущенной головой, его лицо было бледным, проступали мешки под глазами. Обычно хорошо одетый, он выглядел сейчас как человек, который сильно отчаялся. Его серый костюм был неглажен, рубашка — измята. Борис поднял голову, взглянул на меня и улыбнулся. Глаза Мински, как и всегда, оставались серьезными.
— Привет, Ричи!
— Борис!
Охранник сказал, что мы должны сесть лицом друг к другу, положив руки на стол.
— Я рад, что смогу снова навещать тебя, — сказал Борис, когда мы уселись.
— Я тоже, но что-то произошло. Ты болен?
Он посмотрел на меня, затем сказал:
— Я не хотел говорить тебе, но это так очевидно, и раз ты спросил… Рашель умерла.
— Борис!
— Сидеть! — приказал мне охранник. — Я сожалею, герр Марк, но вы должны сидеть.
Я сел.
— Рашель умерла? Но как такое может быть? Когда? Когда она умерла?
— Пятого декабря, — ответил Мински.
Пятого декабря меня усыпили в том доме, неподалеку от Гелиополиса.
— Но как? От чего она умерла?
— Помнишь, как на нее напали в саду?
— Да.
— Она пролежала на холодной земле около получаса. Голова была не сильно повреждена. Она поправлялась очень быстро. Но потом Рашель простудилась, а мне не сказала. Хотя антибиотики могли бы ей помочь, все это перешло в пневмонию. В тот день, когда ты уехал из Франкфурта, я переехал в санаторий «Хорнштейн» и оставался с ней до последней минуты. Временно клуб пришлось закрыть. Профессор и сиделки делали все возможное. Два дня она находилась в бреду. Никого не узнавала, даже меня. Но я был с ней до конца. — Его голос замер.
Я молчал.
Охранник опустил глаза и смотрел на свои руки.
Наконец, с трудом подбирая слова, я сказал:
— Борис, ты знаешь, что я чувствую. Это ужасно. Я так сожалею… Я…
— Ты можешь не искать слов, я знаю. Я сам не могу их найти. Давай не будем говорить об этом. Ничего не поделаешь. Я похоронил ее восьмого.
Бабочка села перед Мински.
— Agrotis prónuba, — автоматически произнес он, глядя на нее. — Сильно устала.
Бабочка вспорхнула.
Последовало долгое молчание.
— Что ты делал последние шесть месяцев? — спросил я, решив говорить о том, что не имеет отношения к Рашель.
— Работал. Много дел в клубе. Я нашел замену для Ванессы — в Гамбурге. Превосходная девушка. Не ее вина, что дела идут хуже. Все дело в общем деловом климате.
Внезапно я забыл про свое сомнительное положение, видя Мински съежившимся разбитым человеком, тенью друга, которого я знал так хорошо.
— Как Ванесса? — спросил я. — Ты слышал о ней?
— Присылает живописные почтовые карточки со всего света. Адресованы нам с тобой. «Обнимает и целует». Кажется, она счастлива, на самом деле очень счастлива.
В плотно зарешеченное окно комнаты посетителей внезапно ворвался солнечный свет. Бабочка, привлеченная светом, ударилась о стекло, упала. Снова неуверенно поднялась только для того, чтобы повторить попытку.
— Счастлива? — Я презрительно фыркнул. — Ерунда! Она не может быть счастлива с женщиной!
— Поверь мне, она счастлива — возможно, первый раз в жизни. Ванессе больше не нужен мужчина. Что бы с нами ни случилось, Ванесса — единственная, кто оказался счастлив. А ты, Ричи?
— Я не могу жаловаться, — ответил я. — Со мной обращаются хорошо. Здесь очень приятные люди.
— А как твой судебный процесс?
— Точная дата еще не установлена, — ответил я. — Парадин решает этот вопрос. Я хорошо потрудился, записывая для него все, что произошло.
— Я знаю. Он рассказал мне.
— Весь этот беспорядок напоминает снежный ком. Может пройти несколько месяцев… Только предварительные слушания… Даже после того, как огласят приговор, я им буду нужен на других процессах как свидетель. До сих пор никто не уверен, что со мной произойдет. Против меня даже еще не выдвинуто обвинение.
— Тебе все зачтут, я уверен, — сказал Мински.
— Я тоже так считаю, — согласился я. — На следующей неделе я встречусь лицом к лицу с Лилиан.
— Парадин это мне тоже сказал, — сообщил Борис.
Лилиан, ожидая расследования, находилась под стражей во Франкфурте. Египетские власти выдали ее в марте. С ней ничего не произошло после той ночи, когда я оставил ее связанную в конюшне возле беговой дорожки на острове Гезира. Кроме того, она находилась в особом состоянии, вызванном употреблением наркотиков. За мной тогда следили. Они знали, где Лилиан. Тем не менее организация «Паук» сознательно оставила ее в покое. Казалось, что «Паук» удовлетворен убийством моего брата. Все это дело выглядело как еще один вечный треугольник.
