– Что там, дикомыт? – донеслось сверху.
– Погоди!.. – во весь голос заорал Сквара.
Сбросил юксы, воткнул лыжи в снег, оскальзываясь, побежал назад, к самому опасному месту. Как оказалось – весьма вовремя. В слоистой пелене наметилось движение. Сквара навскидку ждал Подстёгиного сироту, но из тумана с гиканьем вылетел Пороша. Ему тоже гордыни было не занимать. Увидев, куда мчат его лыжи, он замолчал и сел на каёк верхом, как Сквара прежде него. Наверняка успел трижды проклясть себя за то, что лихости ради споро отталкивался наверху. Теперь он съезжал боком и ничего не мог сделать. Вильнув посохом, гнездарь упал врастяжку… даже это не помогло. Скольжение продолжалось.
Сквара прыжком одолел последние два шага, сцапал мелькнувший у края посох Пороши. Тот наконец остановился. Его лыжи наполовину зависли над корявыми зубами в пасти обрыва. Парень медленно закрыл беззвучно распахнутый рот, глаза снова стали живыми.
– Только попробуй посмеяться, – предупредил он Сквару.
Язык слегка заплетался.
Скваре препираться было некогда. На раскат, присев уточкой и тихо подвывая от ужаса, съезжал с горы Ознобиша. Ловили его уже вдвоём.
Грозили нам нешуточные раны
В крутых перинах бабушки Мораны…
Хотён, предупреждённый воплями снизу, медленно спустился сам. Лыкасика и остальных перехватили уже с лёгкостью, сообща.
Но за своих мы встали всей таранью
И никого не отдали Моране…
Сквара поставил на ноги почти не испугавшегося Шагалу. Поискал взглядом воткнутые в снег лыжи.
Лыж не было, только разваленные дыры в сугробе. Кто-то нечаянно сшиб их, выбираясь с раската. И убежал, не сознавшись.
– Или нарочно сбросил, – сказал Ознобиша.
Сквара только теперь сдвинул на затылок личину. Он про неё успел совсем позабыть.
– Да кому занадобилось?
Ознобиша пожал плечами:
– Кто-то очень хочет девок увидеть…
Сквара досадливо заворчал, полез выручать пропажу. Он предпочёл бы увидеть не девок, а попущеника Галуху, да где там. Уже уехал небось, а куда? Учителя бы спросить, так не скажет…
У того, кто скинул лыжи в обрыв, умысла могло и не быть. Взял и наподдал просто так, из дурной мальчишеской лихости. Легче от этого не становилось. Без лыж отсюда выбираться в притон – сплошной срам и мученье. Ознобиша стоял у кромки, опирался на каёк. Другие погнали дальше.
– Не жди, – сказал Сквара. – Я потом один быстрей подоспею.
Ознобиша ответил:
– Ну вот сам тогда и отбежишь от меня. А я от тебя нипочём.
Сквара понял, что в победителях сегодня ему не ходить. Мысленно утешил себя: да и ладно. Поважней дел на свете полно. И девки, чтобы смотреть на них, не последние.
Лыжи скатились довольно далеко вниз, застряли под большим выворотнем. Пришлось ползти за ними на животе по крепкому и скользкому насту. Уже продевая в отверстия на носках верёвочный поводок, Сквара заметил на отломке станового корня примёрзший лоскут серой сермяги. Он присмотрелся. Деревянный зуб выдрал клок из короткополого обиванца. Точно такого, в каком ходил по лесу и он сам, и другие ученики. Кто-то расшибся здесь. Может, даже совсем насмерть. Нетерпеливый был, как Пороша. Или несильный, как Ознобиша. Сквара вылез обратно, цепляясь за отщепы и сучья, похожие на калечные беспалые руки. Встав на дороге, уже без особой спешки нацепил юксы – и они с Ознобишей побежали догонять остальных.
А тучи знай плывут в иные страны,
Где небогато верных у Мораны…
– Сквара…
– Ну?
– Ты что, снова приплясываешь?..
Покажется ли вешняя пора нам,
Когда совсем развеется Морана…
Песня распирала грудь, рвалась, как птица из клетки. Ералашная, в общем-то, песня. Глупая. И опасная, если попадёт не в те уши. «Тебе, парень, на роду написано глумцом быть, – говорил весёлый скоморох, дядя Кербога. – А поехали с нами?» «Нет людей вредней скоморохов, – говорил Ветер. – Тебя мать когда полотенцем охаживала, ты в ответ смеялся и зубоскалил?»
Знать бы, кого слушать.
Пригвождённая к тыну рука Жога Пенька.
Подложные волосы Галухи, молившего о прощении.
Спеть бы Кербоге с Гудимом… послушать, что скажут. «Бог Грозы промолвил Богу Огня…»
Смелее, брат! На честном поле брани
Дадим отпор завистливой Моране!
