Поппи умудрялась не обращать внимания на разговоры мамы с Филом о том, как быстро она угасает, как бедная Поппи бледнеет, слабеет, как ухудшается ее состояние. И только она одна знала о том, что способна слышать разговоры, происходящие в холле, так явственно, как будто говорят в ее спальне. Все ее чувства обострились, несмотря на то что сознание оставалось затуманенным. Глядя на себя в зеркало, она поражалась собственной бледности. Ее кожа казалась восковой, а глаза смотрели яростно и словно горели зеленым огнем.
Джеймс звонил еще шесть раз, но миссис Хилгард отвечала, что Поппи не может подойти к телефону.
Ремонтируя поврежденный шкаф в спальне Поппи, Клифф удивлялся:
— Кто бы мог подумать, что этот парень такой сильный?
Джеймс отключил мобильный телефон и ударил кулаком по приборной доске машины. Дело было в четверг, день клонился к вечеру. «Я люблю тебя», — вот что он должен был сказать Поппи. Теперь слишком поздно, она не захочет с ним разговаривать. Почему же он этого не сказал? Теперь все его оправдания казались смешными. Он не воспользовался невинностью Поппи и чувством благодарности, которое она к нему испытывала… Что ж, браво! Он всего лишь прокусил ей вены и разбил сердце.
Он всего лишь приговорил ее к смерти!
Однако теперь не время думать об этом. Сейчас он должен поучаствовать в маскараде. Джеймс резко сдернул с себя ветровку, подходя к изящному дому в деревенском стиле. Он повернул ключ в замке и вошел молча, ему не надо было оповещать о своем приходе: мать чувствовала его приближение.
При входе в дом воображение поражали сводчатые, как в церкви, потолки и голые — по последней моде — стены. Удивляла лишь одна странная деталь: путь солнечным лучам повсюду преграждали элегантные, выполненные на заказ драпировки. Из-за этого пространство казалось свободным, но немного сумрачным, похожим на пещеру.
— Джеймс! — воскликнула миссис Расмуссен, выходя навстречу сыну из левого крыла виллы.
Ее черные волосы отливали лаковым блеском, а прелестную фигуру скорее подчеркивал, нежели скрывал, расшитый серебряными и золотыми нитями палантин. Холодные серые глаза миссис Расмуссен, обрамленные густыми ресницами, поразительно напоминали глаза сына. Она едва коснулась губами его щеки.
— Я получил твое послание, — сказал Джеймс. — Чего ты хочешь?
— Я бы повременила с ответом, пока не вернется с работы твой отец…
— Мам, извини, но я спешу, у меня много дел, я сегодня еще не питался…
— Это заметно, — ответила миссис Расмуссен.
Несколько мгновений она не отрываясь смотрела на сына. Наконец она вздохнула и, кивнув в сторону гостиной, сказала:
— Давай, по крайней мере, сядем… Ты очень взволнован, правда? Особенно в последние дни.
Джеймс расположился на малиновой кушетке. Он должен показать, на что способен. Если ему удастся утаить от матери правду, не дать ей проникнуть в свои мысли, он свободен.
— Я думаю, папа рассказал тебе о причине, — отозвался он.
— Да, малышка Поппи. Очень грустно, не правда ли?
Тень, которую отбрасывал единственный торшер в форме дерева, была насыщенного красного цвета; рубиновый отсвет скрывал половину лица миссис Расмуссен.
— Сначала я очень расстроился, но сейчас мне гораздо лучше, — ответил Джеймс.
Он старался, чтобы голос его звучал невыразительно, и сосредоточился на контроле за своими мыслями. Мать не должна прочесть ни одной из них. Он чувствовал, как мать легонько пробует коснуться края его подсознания. Будто насекомое, ощупывающее все вокруг длинными усиками, или змея, пробующая воздух черным раздвоенным язычком.
— Странно, — наконец произнесла миссис Расмуссен, — мне казалось, она тебе нравится.
— Нравилась… Но в конце концов, они ведь не настоящие люди, правда? — Он подумал мгновение и добавил: — Это похоже на смерть домашнего зверька. Думаю, мне нужно найти ей замену.
Сейчас главное — сохранять расслабленными мышцы. Джеймс чувствовал, как изучающие его мысли «усики» внезапно сузили круг поиска и очень тщательно обследуют его ауру, пытаясь найти брешь в линии обороны. Он с большим трудом вызвал в воображении образ Микаэлы Васкез. Он старался представить ее в различных соблазнительных позах.
