В Литовском статуте, ред. 1558 г., разд. XI, арт. 7 оконч.: «А если бы се трафило родичом дитя свое забита не с пригоды, а ни за вину, але умысльне, тогды таковый отец и матка мают быта карани за тое год и шесть недель на замку нашем седети у вежи; а выседевши год и шесть недель, масть еще до году четыри крать при церкви, при костеле якого на боженства християньского будеть покутовати и вызнавати явный грех свой перед всими людьми собранья християнского…»
В Уложении 1649 года, глав. 22, ст. 3: «А будет отец или м;и и сына или дочь убиет до смерти, и их за то посадить в тюрьму на год, а отсидев в тюрьме год, приходите им к церкви божий и у церкви божий объявляти тот свой грех веем людем вслух: а смертию отца и матери за сына и за дочь не казнити».
Такого рода снисхождение к убийцам в то время, как по всех остальных случаях убийцы наказывались лютою смертию, достаточно объясняется общим положением родителем в Древней Руси и правами их относительно детей… Обстоятельства эти до такой степени извиняли детоубийство, что его считали скорее грехом, нежели нарушением чьих либо прав, тем менее детских.
Но снисхождение относительно родителей-убийц детей законных вовсе не распространялось на убийц незаконных детей. В Уложении сказано (гл. 22, статья 26): «А будет которая жена учнет жити блудно и скверно, и в блуде приживет с кем детей, и тех детей, сама или иной кто, по ее веленью, погубит; а сыщетца про то допряма, и таких беззаконных жен, и кто, по ее веленью, детей ее погубит, казнить смертью безо всякия пощады, чтоб на то смотря, иные такова беззаконнаго и сквернаго дела не делали и от блуда унялися».
Объяснением столь строгого наказания за убийство незаконных детей, с одной стороны, может служить меньшая степень родительской власти матери, а с другой — особая цель, которую и преследовало тогдашнее законодательство: «чтоб на то смотря, иные такого беззаконнаго и сквернаго дела не делали, и от блуда унялися».
Вот что пишет современник о казни над таковыми женщинами-преступницами: «Женскому полу бывают пытки такия ж, что и мужскому полу, окроме того, что на огне жгут и ребра ломают. А смертныя казни женскому полу бывают за богохульство и за церковную татьбу, за содомское дело жгут живых; за чаровство и за убийство отсекают головы; за погубление детей (незаконных) и за иныя такия ж злыя дела живых закапывают в землю, по титки, с руками вместе, и отоптывают ногами, и оттого умирают того ж дня или на другой… А которые люди воруют (то есть имеют связь) с чужими женами и с девками, и как их изымают, и того ж дни, или на иной день обеих, мужика и жонку, кто б таков ни был, водя по торгам и по улицам вместе нагих, бьют кнутом»[75].
Рассказ Котошихина вполне показывает, как строго выполнялись на практике статьи «Уложения».
В «Артикуле воинском», составленном Петром в 1716 году, вся 20-я глава, в двенадцати статьях, отведена для законов «о содомском грехе, о насилии и блуде».
Как ни строги положенные в них наказания, но уже можно видеть влияние духа времени и собственного темперамента великого Петра. В толкованиях к статьям представлялись разные оговорки и смягчения, так, например:
«Ежели невинный супруг за прелюбодеющую супругу просить будет и с нею помирится или прелюбодеющая сторона может доказать, что в супружестве способу не может получить телесную охоту утолить, то можно наказанье умалить» (толк. к артик. 170).
«Ежели холостой человек пребудет с девкою, и она от него родит, то оный для содержания матери и младенца, по состоянию его и платы, нечто имеет дать, и сверх того тюрьмою и церковным покаянием имеет быть наказан, разве что он потом на ней женится и возьмет ее за сущую жену, и в каком случае их не штрафовать» (арт. 176).
Наконец, указ 4 ноября 1715 года, прямо обрекавший убийц незаконных детей на смертную казнь, относительно промен царя Алексея Михайловича, является постановлением несравненно снисходительнейшим.
Таким образом, и по «Уложению» царя Алексея, и по петровским законам Гамильтон должна была быть казнена смертью. Приговор состоялся в четверг, 27 ноября 1718 года.
