Может, выпить шерри? Или бренди; в шкафчике в кабинете отца еще стоит бутылка. Она направилась было в кабинет, но вовремя опомнилась. Какая нелепость. Искать смелость на дне бокала – сейчас это нужно было ей меньше всего.
Она опять принялась расхаживать по гостиной. Господи, что я натворила! Несколько часов назад все ей казалось таким ясным и простым, но теперь ее поступок выглядел полным безумием. Она вознамерилась вручить свою невинность шахтеру. Она могла влюбиться в него, и он мог быть самым умным из шахтеров, из всех, какие ей попадались, но он был не более чем шахтер и таким останется всю жизнь. Имеет ли это значение для нее?
Конечно, имеет. Она не могла лгать себе, как не могла перестать быть тем, кем являлась. В эксетерской школе она была членом клуба «Дочери Виктории», то есть – королевы Англии, и одна из заповедей, касающихся поведения истинной леди, гласила, что общение с людьми низших сословий допустимо только при совершении покупок или благотворительных акций. Мысль о том, что леди может быть владелицей рудника, конечно, не приходила в голову никому из девушек их клуба.
В парадную дверь тихо постучали. Сердце ее бешено заколотилось; она дрожащими руками в последний раз поправила волосы перед зеркалом, висящим над камином, с испугом увидев, как пылают у нее щеки и блестят глаза. Нервы совсем никуда не годятся. Он не должен увидеть ее такой, полной страхов и сомнений. Стук повторился. Она расправила юбки, распрямила плечи и пошла открывать. На пороге стоял… Роберт Кродди.
Глядя на него, одетого с иголочки, с желтым цветком в петлице, Софи чувствовала, как ее радостное волнение улетучивается.
– Роберт! Что вы здесь делаете? – выпалила она не слишком вежливо.
Вид у него был нелепый: стоя прямо, словно аршин проглотил, он согнутой в локте рукой прижимал к груди шляпу, и ей живо представилось, как он делает быстрое движение кистью, и шляпа летит, словно металлическое кольцо. Он улыбался плотно сжатыми губами.
– Могу я войти?
– Нет! – вырвалось у Софи, но тут же она опомнилась и попыталась тоже улыбнуться. – Ах, простите… я сегодня одна. Я пригласила бы вас войти, но при данных обстоятельствах это невозможно. Поэтому лучше не буду вас приглашать. – Она заглядывала ему через плечо, едва скрывая все возрастающее волнение, но ничего не видела, кроме блестящей черной коляски на дорожке у дома, не слышала ничего, кроме хруста гравия под копытами нетерпеливо переступавшей лошади. С потемневшего неба на нее глядел круглый платиновый лик луны.
– Ну, конечно, конечно. Простите меня, Софи, я не знал, что вы одна. – Он нахмурился. – А почему вы одна? Где слуги?
– Моя экономка часто уходит в пятницу вечером, – ответила она прохладно, надеясь, он поймет по ее тону, что его это не касается. – Вы что-нибудь хотите?
– Только выразить свое сожаление. Вижу, мне лучше было бы послать записку.
– Сожаление?
– Я не смогу быть у вас завтра.
– Завтра?
– Вы пригласили меня на чай, – чопорно напомнил он.
– О! Ну да, конечно, простите – я задремала над книгой, и вы меня разбудили; я еще не совсем проснулась.
Он откланялся.
– Не буду мешать вам.
В последний момент, когда он уже поворачивался, чтобы уйти, она вспомнила о приличиях.
– Очень жаль, что вы не сможете быть завтра у меня.
– Благодарю. Мне тоже жаль. Непредвиденные дела, увы.
Она подумала: какие могут быть у него дела? Но не стала спрашивать, иначе он проторчал бы на крыльце неведомо сколько времени. В любом случае Роберт не любил говорить о делах своего отца-пивовара или о том, что касалось его участия в руднике ее дяди. Он занимался торговлей, делом, как презрительно говорили в их кругу; но в отличие от Софи стеснялся этого.
Когда он уехал, она постояла у открытой двери, надеясь, что прохладная, тихая ночь успокоит ее. За ее спиной в холле горела на столике лампа. Она намеренно оставила ее, чтобы показать Джеку, что ждет его сегодня в доме, а не в саду. Из ночной тишины и тьмы, сгустившейся в кустах возле дорожки, неожиданно возникла мужская фигура. Софи замерла – но тут луна осветила голубоватым светом черные волосы Джека, облила серебром его плечи и длинные стройные ноги. Она улыбнулась. Все ее сомнения и страхи мгновенно отнесло в прошлое нахлынувшей волной радости, подобно тому как весенний поток уносит жухлые прошлогодние листья.
