– Я был с Сидони. Мы… короче говоря, это произошло. На лугу близ Линтон-холла, при лунном свете. Она была со мной почти до самого утра. Кон, она оказалась девушкой.
– Неужели? – Он взглянул на брата с любопытством. Джек был не из тех, кто хвастается победами, но и скромником тоже не был. Сейчас он не казался ни гордым, ни застенчивым, а… взволнованным. И смущенным. – Только не говори мне, что ты влюбился, – сказал он мягко.
– Влюбился! – фыркнул Джек, но взгляд у него был беспокойный. – Это для меня слишком большая роскошь. Я – и влюбился! О да!
– И как она, понравилась тебе?
Джек порывисто сел, кровь прилила к его лицу, так что на минуту он показался здоровым.
– Не говори так, не надо. Она не такая, понял, Кон?
– Хорошо.
– Она необыкновенная, тебе понятно?
– Да.
Джек сконфуженно отвел глаза и вновь небрежно развалился на кровати с таким видом, словно ничего общего не имел с тем парнем, который только что так рьяно защищал Сидони Тиммс.
– А ты как провел время с красоткой мисс Дин?
Но Коннор сделал вид, что его страшно интересует письмо, и вскрыл конверт.
– Ну, что там? О чем пишут?
Коннор поднял на него ошеломленный взгляд.
– Им нужен я.
– Что им нужно? – немедленно переспросил Джек.
– Они хотят, чтобы я приехал в Лондон и работал на них.
– Ну и ну!
– Шейверс не будет вносить свой законопроект на этой сессии парламента, так что вся моя работа над докладом пошла насмарку. Теперь они желают, чтобы я переехал и писал для них речи.
– В Лондон, говоришь?
– Да, писать речи для Шейверса, с которыми он будет выступать в рабочих клубах, а также статьи, листовки – мне будут платить за «обработку» членов парламента.
– О, Кон! Это замечательно.
– Похоже на то.
Это было решением всех проблем, он и мечтать не мог о таком повороте событий. Его «профессиональная» работа заканчивалась рудником в Уикерли, и после того, как Общество решило не финансировать исследований рудника в Бакфастли, он не знал, какое будущее ждет его или Джека, когда он покинет «Калиновый». У него было такое чувство, будто жизнь не движется, застыла на месте с того момента, как умер фалмутский адвокат, у которого он два года назад работал клерком. Теперь прерванная было нить вновь восстановлена, продвижение в карьере становилось видимым, возможным. Он должен был бы чувствовать облегчение, радость, однако на душе у него кошки скребли. Слишком высока будет цена, которую придется заплатить за продвижение в карьере.
– Мне придется уехать.
– Конечно, придется. Когда собираешься отправляться?
– Как можно скорее. Они пишут: немедленно. Ты ведь едешь со мной?
Джек водил пальцем по складке на своих плисовых брюках и с большим интересом разглядывал ее.
– Не знаю, Кон, не могу сказать. Дай подумать. Уж больно все неожиданно.
В пятницу утром было пасмурно. Сквозь стеклянные двери солярия Софи глядела на тоскливые серые тучи, несущиеся с юга, и настроение ее с каждой минутой падало. Ветер с Ла-Манша обычно предвещал ненастье. Если будет дождь, Джек не придет.
Вся терраса была усыпана лепестками роз, пунцовыми и розовыми, желтовато-белыми и кроваво-красными, которые порывистый ветер гнал по каменному полу, охапками швырял в стекла. Софи глядела на свое бледное, с опустошенными глазами отражение в стекле и, казалось, вопрошала: «Кто ты?» Она с трудом узнавала свое лицо – лицо незнакомки.
Он должен прийти. Не могут они расстаться вот так, не выяснив отношений, ведь это их последняя возможность. А завтра, завтра ей придется вернуться к прежней жизни… той, что была до встречи с ним. Она чуть было не подумала: «нормальной жизни», но нормальной теперь была для нее такая жизнь, в которой она могла ежедневно видеть Джека. Сегодня эта жизнь кончится – если он придет, – и завтра она уже будет принимать за чаем гостей, в воскресенье пойдет в церковь, а в понедельник вернется на рудник. А дальше?
Так далеко она не отваживалась заглянуть. Единственное, что она знала: Джек должен прийти, обязан. Вчера дядя Юстас ничем не оскорбил его, ни единым словом, но слова и не требовались. Всем своим видом он продемонстрировал, что возмущен присутствием Джека в ее доме и раздражен тем, что Софи поощряет его. Ей самой становилось больно при мысли о том, что должен был испытывать Джек. Теперь, лучше узнав его, она чувствовала его душевное состояние и понимала, как страдала его уязвленная гордость. Она жаждала увидеть его, утешить и сказать: все это не имеет никакого значения, она не такая, как ее дядя, и ничего не изменилось, они по-прежнему могут… могут…
