– Иена? Да, мы однажды виделись в Эксетере. Он и еще один человек пригласили меня на обед. Разговаривали о политике.
– Разговаривали о политике. – Сверкнув глазами, Софи повернулась к нему спиной. Теперь надулась она, но он не мог понять почему.
– А что было бы, – неприязненно спросила она, – если бы ты не женился на мне?
– Что?
– Что было бы с твоими политическими амбициями, если бы ты не женился на женщине, имеющей ежегодный доход в триста фунтов?
Он взял ее за руку и развернул к себе лицом.
– О чем, черт возьми, ты говоришь? Полгода назад у меня не было никаких политических амбиций!
– Неужели не было? Может, ты думал об этом подспудно? Ну признайся – все равно ты уже женат на мне, так какая разница?
Он онемел от ярости.
– Я не утверждаю, что ты женился на мне только по этой причине, – заметив его состояние, торопливо добавила Софи. – Но согласись, разве тебе не стало чуточку легче решиться на брак, когда ты понял, что получаешь в жены не только честную женщину, но заодно решаешь проблему с имущественным цензом?
– Будь ты проклята! – Если бы она плюнула ему в лицо, это не было бы большим оскорблением, если бы вонзила кинжал в грудь, ему было бы не так больно. – Будь ты проклята, Софи! – прошептал он и вышел из кухни.
Несколько дней они избегали друг друга. Им казалось недостойным взрослых людей играть в молчанку, поэтому они обменивались кое-какими необходимыми фразами: «Я собираюсь выйти из дома», «Передай соль, пожалуйста», «Покойной ночи». В некотором смысле это было хуже той враждебности, какой было отмечено начало их супружества, поскольку тогда хоть случались периоды относительного мира, сейчас же они знали, что брак их терпит неудачу, и хуже всего было то, что теперь оба знали, что теряют. Но ни один не мог переступить через уязвленную гордость и новое недоверие.
Софи с раннего утра уезжала на рудник и оставалась там до самого вечера, хотя необходимости в ее постоянном присутствии в конторе не было. Просто ей хотелось подольше не видеть Коннора. Они не зашли настолько далеко, чтобы спать в разных комнатах, но старались ложиться в разное время, так что кто-то из них уже спал или притворялся спящим, когда другой ложился в постель. При таком образе жизни они имели возможность совсем не разговаривать друг с другом, а интимные отношения, и без того непрочные, вообще исключались.
Встреча Коннора с коллегами Иена Брайтуэйта прошла исключительно успешно. Он испытывал неимоверное облегчение, даже ликовал в душе, но разделить триумф было не с кем. Его пригласили на обед в дом Джорджа Текера в Плимуте, где присутствовали еще три человека, влиятельные лица в партии. Все желали знать, почему он явился один, без миссис Пендарвис, и он солгал, что она простудилась и врач запретил ей выходить из дома. Хорошо, с удовольствием познакомимся с ней в другой раз, решили они, и Коннор с радостью воспринял их слова, поскольку это означало, что будут и другие встречи, и одновременно с досадой, потому что, возможно, опять придется идти без Софи. Их размолвка была так некстати. Не то чтобы Софи отказалась пойти с ним. На самом деле Кон даже не просил ее об этом. Он бы скорее отрезал себе язык. Если она действительно верит, что он женился на ней из-за каких-то несчастных денег, пусть чахнет дома, ему наплевать, он обойдется и без нее, воспользуется своим шансом самостоятельно.
Толчком к окончанию войны, или, по крайней мере, к перемирию, послужило неожиданное письмо от Джека. Коннор сколько мог оттягивал разговор о нем с Софи, останавливаемый мыслью, что неизбежно придется поднимать вопрос о деньгах. Но когда уже откладывать разговор далее стало невозможно, Коннор вечером поднялся к ней в комнату, куда Софи ушла после обеда, и решительно начал:
– Мне срочно нужно десять фунтов. И завтра я еду в Эксетер.
Софи сидела за туалетным столиком и расчесывала перед сном волосы. Медленно повернувшись к нему, она, не опуская руку со щеткой, спросила:
– Зачем?
– Я должен отчитываться, куда трачу деньги? Может, проще будет давать мне какую-то сумму на карманные расходы, раз в неделю или в месяц, как тебе удобнее, – с раздражением ответил Коннор.
