Кушог Шез-Джед был гелугпа , т. е. членом реформированной секты, основанной приблизительно в 1400 году Цзонхава и запросто именуемой сектой «Желтых шапок».
Иностранные авторы, считающие доктрины и религиозные обряды «Желтых шапок» диаметрально противоположными доктринам и обрядам «Красных шапок», могли бы убедиться в своем заблуждении при виде настоятеля, гелугпа, заседающего во главе монахов красной секты и распевающего вместе с ними тексты богослужений.
Не знаю, усердно ли предавался лама из Энше медитации и можно ли его отнести к категории мистиков, но ученый он был поразительный. Его память походила на волшебную библиотеку: каждая книга готова была раскрыться по малейшему знаку на нужной странице. Он с легкостью цитировал десятки текстов. Последняя способность не исключение в Тибете, но кушог Шез-Джед поражал совершенным пониманием самых тонких нюансов всех приводимых им цитат.
Из скромности или же из инстинктивной гордости своим происхождением — более древним и более высоким, чем происхождение его покровителя, — лама из Энше посещал виллу принца редко и только когда было необходимо поговорить с князем о делах вверенного ему монастыря. Изредка он заходил ко мне, но чаще я сама поднималась в гомпа, расположенный на одной из господствующих над Гангтоком гор.
Побеседовав со мной несколько раз, недоверчивый, как все уроженцы Востока, лама, желая проверить объем моих сведений о буддизме и степень моего проникновения в буддийские истины, придумал забавную хитрость.
Однажды во время моего визита он извлек из ящика стола лист с длинным списком вопросов и с самой изысканной любезностью предложил ответить на них немедленно.
Темы были выбраны запутанные, разумеется, с намерением смутить меня. Я с честью вышла из испытания. Мой экзаменатор остался, по-видимому, доволен. Тут он признался, что до сих пор не верил в мою принадлежность к буддизму и, не умея разобраться в мотивах, побуждавших меня расспрашивать лам, опасался, не руководят ли мною недобрые намерения.
Теперь он совершенно успокоился и в дальнейшем оказывал мне большое доверие.
Второй лама прибыл в Гангток вскоре после описанного выше события. Он вернулся на родину из монастыря Толунг Терпуг, расположенного в районе Лхасы. Там он учился в молодости и туда же вернулся в качестве секретаря главы секты кармапа — одной из самых значительных сект «Красных шапок».
Его звали Бермиак кушог — господин Бермиака, так как он был сыном властителя этой местности, одним из редких представителей сиккимской знати, принадлежащей к роду аборигенов Лепша.
Подобно кушогу Шез-Джед, он удостоился высшей степени посвящения в сан гелонга и соблюдал безбрачие. Как священнослужителю, имеющему титул махараджи, ему отвели покои во дворце.
Почти ежедневно он отправлялся через дворцовые сады в виллу, занимаемую наследным принцем, и там, в обставленной в английском стиле гостиной, мы подолгу беседовали с ним на темы, совершенно чуждые западному восприятию мира.
Я люблю вспоминать эти беседы. Именно тогда для меня начала приподниматься завеса, скрывающая от наших взоров истинное лицо Тибета и его духовного сословия.
Сидкеонг-тулку, как всегда облаченный в свои сияющие одежды, представительствовал на диване перед столиком, я сидела напротив в кресле. Перед каждым из нас стояла маленькая чашечка из тонкого китайского фарфора на серебряной подставке, увенчанная крышечкой в форме пагоды с украшением из коралла и бирюзы.
На некотором расстоянии от принца, для господина де Бермиак — величественного в своем монашеском одеянии и тоге цвета темного граната — были приготовлены другое кресло, маленький столик и чашечка на серебряном блюдечке, но без крышки. Давасандуп, часто присутствовавший при этих беседах, сидел у наших ног по-турецки (на Востоке говорят «в позе лотоса»), а его чашка, стоявшая на ковре, была без блюдечка и без крышки. Так предписывал тибетский этикет — очень сложный и очень точный во всем, что имеет отношение к распределению во время приема гостей крышек между ними, а также блюдечек и кресел различной высоты.
Пока Бермиак кушог, красноречивый и ученый оратор, держал речь, нас радушно угощали тибетским чаем бледно-розового цвета, приправленным маслом и солью. Богатые тибетцы всегда имеют под рукой полную чашку чая. О людях, живущих в роскоши, в Тибете принято говорить: «Губы их всегда увлажнены чаем или пивом». Из уважения к соблюдаемой мною чистоте буддийского вероисповедания, во время этих приемов подавали один только чай.
