Работая, он думал о том, как хороша Одесса. Он не смог бы, наверное, жить в другом городе, например в Москве, где, как он слышал, нет ни моря, ни пляжа. Да и солнце, говорят, там не очень балует жителей. Он вырос на западном побережье Крымского полуострова. Ласковый шум моря был первой песней, которую он услышал. На всю жизнь полюбил Александр Александрович море, и, когда настало время выбирать профессию, он выбрал профессию моряка.
Города, которые он посетил, океаны, в которых плавал, люди, с которыми встречался, не походили на Одессу, на Черное море, на его земляков. Он не мог понять, как человек без особых причин может покинуть родину. Он удивлялся своему коллеге, маленькому японцу, резавшему капусту для борща недалеко от квашни.
Не переставая месить тесто, Александр Александрович спросил японца:
— Ясуносукэ, сколько времени ты не был дома?
Ясуносукэ Ямамото, толстый низенький человек с постоянной улыбкой на лице и с темными миндалевидными глазами, ответил:
— Шесть лет.
— И тебе не хочется вернуться домой? — опросил русский.
— Нет.
— Вот не понимаю! — воскликнул Александр Александрович. — Когда я бываю в плавании, мне нравится смотреть на новые страны, на новых людей, наблюдать, как они живут. Я надеюсь попасть на борт броненосца и посмотреть еще многое. Но как меня всегда тянет домой, в Россию! Никто тебя так не поймет, как соотечественник. Да и что удивительного. Ты доверяешь ему, а он тебе. Не может быть дружбы без доверия. Ты скучаешь о своих друзьях, Ясуносукэ? — продолжал Александр Александрович.
— Нет. У меня никогда не было друзей.
— Даже в родном городе?!
— Даже там. Я не в восторге от своих соотечественников.
— Почему? — В голосе Александра Александровича слышалось и удивление и недоверие.
— Мои соотечественники — ограниченные люди. Они считают, что нет на земле людей равных им, избранникам богов. По их словам, никто не способен совершить то, на что способны они.
— Это понятно. Я тоже считаю, что нет на земле людей, похожих на нас, русских. Однако я не утверждаю, что мы избранный народ. Просто мне нравится, как мы живем. Но это необязательно должно подходить тебе. У каждого народа своя жизнь.
— Так думаете вы, русские. И правильно. А вот как в Японии смотрят на эти вещи, мне не нравится.
— Что же там происходит?
— У нас имеется государственная религия.
— И у нас.
— Но наша религия не похожа на вашу. Каждый человек в Японии должен исповедовать государственную религию. А ты знаешь, чему учит наша религия? Она говорит, будто священная миссия Японии состоит в том, чтобы подвести весь мир под одну крышу, понятное дело — японскую крышу. Все человечество должно находиться под, властью нашего божественного императора — вот что проповедует наша религия.
— И ты считаешь, что когда-нибудь японский император будет управлять Россией?
— Да, считаю.
— Гм... гм...
— Я знаю, это похоже на безумие, — говорил японец, — и на опасное безумие.
— Так твои соотечественники действительно хотят завоевать мир?
— Бесспорно. Они уже готовятся к этому. Скоро они начнут и не остановятся до тех пор, пока не добьются своего или пока кто-нибудь, посильнее их, не нанесет им поражение. Теперь ты понимаешь, почему меня не тянет на родину, Александр Александрович?
— Не очень-то я разбираюсь в подобных вещах, но, видно, войны не миновать. Ты в самом деле думаешь, что твои сородичи собираются воевать со всем миром?
— В конечном счете, да. Но, разумеется, не со всеми странами в одно время.
— Ну, тогда не стоит беспокоиться. Все увидят, чего они добиваются, и... царь остановит их.
— Э, безумие придает нации силу. Оно порождает фанатизм. С этим нельзя не считаться. Ты заставил меня, Александр Александрович, высказать тебе свои самые сокровенные думы. Что ты делаешь после обеда?
Александр Александрович никогда не стал бы говорить о России так, как говорил о своей родине японец. Русский чувствовал жалость к Ямамото, у которого не было друзей.
— После обеда? — переспросил Александр Александрович.
— Ну да! Я, знаешь ли, хотел погулять по Приморскому бульвару, — ответил японец.
— Можно я пойду с тобой?
