Золото, как и ценные бумаги, прибывало непрерывно. Как показывают имеющиеся в Адмиралтействе документы, за период с июня по август британские корабли (вместе с несколькими канадскими и польскими) перевезли в Канаду и Соединенные Штаты золота более чем на 2 556 000000 долларов. Совершенно невероятным представляется тот факт, что за эти три месяца в
Северной Атлантике было потоплено 134 союзных и нейтральных судна — и среди них ни одного перевозившего золотой груз.
Уинстон Черчилль и его военный кабинет успешно осуществили свою грандиозную затею. Не только средства для продолжения войны британцами были благополучно доставлены в Канаду — ценности на общую сумму семь миллиардов долларов — но все это предприятие было проведено в полной секретности. В разные моменты в различного рода тайных операциях с «вкладом ценными бумагами» были заняты более шестисот человек. В «золотые» перевозки были вовлечены тысячи членов экипажей кораблей, сотни портовых рабочих по обе стороны океана. Пожалуй, еще никогда столь большое число людей не хранили секрет так надежно.
Этта ШИБЕР
ПАРИЖ — СПАСЕНИЕ[2]
Дороти Канфилд написала об этой книге: «Это удивительное повествование о двух женщинах, которые противостояли гестапо, и подвиге миллионов обычных людей во Франции времен оккупации не только является правдой по существу, по фактам, но оно и представлено в такой форме, когда автор просто честно излагает, как все происходило, не пытаясь как-то драматизировать описываемое или изображать из себя героиню. Но эта женщина была героиней: она стала участницей тяжелых, драматических событий, потребовавших от нее невероятной выдержки, бесстрашия и самопожертвования.
Позади в вечерних сумерках наконец скрылись из глаз берега Португалии — я без особой грусти покидала Европу на большом белом пароходе с черными, освещенными мощными прожекторами буквами на борту: «DIPLOMAT — DROTTNINGHOLM — DIPLOMAT».
Я возвращалась домой после года, проведенного в нацистской тюрьме. А где-то в Соединенных Штатах открылась дверь камеры, чтобы выпустить на свободу заключенную-немку, на которую меня обменивали.
В Лиссабоне американский консул Уайли сказал мне, что ее звали Йоханна Хофман и она была парикмахером с немецкого лайнера «Бремен», осужденной в 1938 году как член опасной немецкой шпионской сети, действовавшей в Соединенных Штатах. Стоило ли освобождать меня такой ценой?
Ответ на этот вопрос дал мне один сотрудник американского консульства в Лиссабоне. «Дорогая миссис Шибер,— сказал он,— в государственном департаменте очень хорошо знают, чем вы занимались в Париже. Представьте, если бы у британцев в прошлой войне появилась возможность обменять Эдит Кавелл[3]. А вы — наша Эдит Кавелл этой войны».
Разумеется, я не могла оставить подобную оценку себя без ответа и возразила: «Нет, не я, но, вероятно, моя милая подруга Китти. Все наши успехи являются ее заслугой. Я же только следовала за ней. И расплачиваться за все тоже приходится ей — она все еще в лапах гестапо, если жива, или уже мертва, если вынесенный ей приговор приведен в исполнение. Да, Китти Борепо вполне можно назвать Эдит Кавелл нынешней войны».
Впервые я встретилась с Китти в 1925 году во время одной из своих ежегодных поездок в Париж. Дочь лондонского банкира, она вышла замуж за виноторговца Анри Борепо, с которым потом развелась, сохранив, впрочем, дружеские отношения. Китти была вполне независима в финансовом отношении, но, чтобы быть при деле, держала небольшой магазин одежды на рю Родье. Там и состоялось наше знакомство, превратившееся в крепкую дружбу.
В 1933 году, когда в Париже неожиданно умер мой брат Ирвинг, Китти поддержала меня в эту тяжелую минуту и даже помогла с похоронами. Три года спустя, после смерти моего мужа, она прислала телеграмму, приглашая пожить у нее в Париже. В тот момент рядом со мной никого не было, мне было совсем плохо, и я с благодарностью ответила: «Еду».
Мы зажили вместе в ее просторных уютно обставленных апартаментах, деля радости и удовольствия, к которым располагали наши скромные средства. Конец нашему сосуществованию в этой «башне из слоновой кости» пришел за день до вступления в Париж немецких войск — 13 июня 1940 года. Уверенные, что французы будут, как заявил премьер Поль Рейно, драться за каждый дом, мы не обращали внимания на тревожные слухи и растущую панику. Но в тот день мы стали звонить друзьям и никого не застали и тоща поняли, что все уехали.
