— А как мне теперь быть с машиной?
Он снял оранжевую униформенную бейсболку и, улыбаясь, почесал затылок. Золотистые кудри его куда-то исчезли. Вместо них теперь отсвечивала внушительная залысина, сами волосы потемнели.
— Ну, не знаю, — протянул он. — Ты проштрафилась, Королева. Несанкционированная стоянка больше сорока восьми часов. Прямо даже не знаю…
Я надула губки, он засмеялся:
— Сделаем вот что: ты угостишь меня пивом, а я с тебя не буду брать штраф. Идет?
— Хорошая идея, — ответила я, забираясь в машину. — Спасибо, Фельчер. С меня причитается.
— Все, что угодно, для моей красоточки! — Он учтиво прикрыл дверцу, затем наклонился к окну: — И вот что, Вилли. Меня больше никто не зовет Фельчером. Уж не знаю почему, но «Фельчер» звучит как-то пошло. Зови меня Зики или Иезекиль. Друзья зовут меня Зики.
— Зики. Иезекиль. Забавно, но хорошо, так и буду тебя называть.
— Договорились. — Он похлопал машину по крыше, словно лошадь по крупу, а я была кем-то вроде прекрасной пастушки.
Обогнув парк, я погнала к озеру. На полпути к дому меня разобрал смех. В старших классах мы неспроста звали его Фельчером, а желая уберечься от его невозможной обольстительной красоты; это было заклинание, которым мы надеялись вернуть его к нам на землю. Фамилия нам служила оберегом-дразнилкой, другого оружия против него у нас не было. И вот через десять лет после окончания школы он как-то сообразил, что можно и не зваться Фельчером. Он давно на земле, среди смертных, и мы без всякого опасения можем вернуть ему его имя. Иезекиль. Я не могла перестать смеяться, даже когда парковалась у дома.
Утром Ви ушла на работу, а я до полудня мучительно наблюдала из окна своей комнаты за тентом, которым было укрыто чудовище. Кран приехал забрать животное, но погрузку не начинали. В открытое окно до меня долетал невнятный ропот толпы — зевак, разносчиков легких напитков, газетчиков-репортеров, собирающих отовсюду последние новости.
Я устала и вышла в холл, где мать устроила что-то вроде портретной галереи предков. Она начиналась внизу, и открывал ее Мармадьюк. Кисть Гилберта Стюарта запечатлела суровый взгляд, рыжую шевелюру, мощный подбородок. Со стены напротив, с высоты средних ступенек, на него взирала его маленькая жена Элизабет, хрупкое, сухонькое существо. В конце лестницы благосклонно улыбался великий романист Джейкоб Франклин Темпл, а вдоль всего холла тянулись изображения — масло, офорты, фото — моих более поздних предков. Фотографий матери было всего две: на одной она была запечатлена маленькой девочкой в платьице с оборочками, на другой — длинноволосой полухиппи.
Я посмотрела на это лицо, улыбавшееся мне из семидесятых, потрогала свой пупок и сказала сидевшему внутри Комочку:
— Вот полюбуйся на своих придурочных предков!
Над верхними ступеньками дед и бабушка в день их свадьбы. Дед — ему было тогда восемнадцать — в этом торжественном костюме походил на скелет. Его молодая жена Фиби Типтон, двадцативосьмилетняя старая дева, благодаря огромному носу, отсутствующему подбородку и крохотному тельцу производила впечатление заморенной голодом. Вообще выглядели они, надо сказать, не очень-то привлекательно — зажатые, напряженные, будто окаменелые в этих своих свадебных облачениях, типичные девственники. В игру похоти они, наверное, играли только лишь раз, когда зачали мою мать, а потом прекратили, облегченно вздохнув. Поскольку среди предков моего отца незаконнорожденных быть скорее всего не могло, я двинулась вдоль лестницы дальше, чтобы рассмотреть прадеда и прабабку.
Родители моей бабки Фиби Типтон выглядели не лучше дочери. Клаудиа Старквезер и Чак Типтон сжимали в руках по томику Библии. У тощей болезненной Клаудии, как и у Фиби, дико выпирал нос и отсутствовал подбородок; Чак Типтон плюс к необъятным размерам имел до ужаса глупый вид. Клаудиа вела свое происхождение от Мармадьюка через Хетти, но только вряд ли она была падка на любовные шашни с такой-то внешностью!
— Нет, — сказала я, обращаясь к Комочку. — О ней забудь. Это совсем не она.
И перешла к родителям деда, поскольку Сара Франклин Темпл была законным прямым потомком Мармадьюка. Ну, здесь я хоть заулыбалась, ибо родители отца — Сара Франклин Темпл и Астериск Сай Аптон — были красивой парой. Сара — роскошная брюнетка с чистой кожей и ясным взором, ее муж Сай — красавец удалец, даже улыбочка щегольская. Глядя на Сару, легко было поверить, что она могла закрутить роман, родить ребеночка где-то в укромном месте — например, в монастыре, благополучно вернуться и выскочить замуж за первого встречного-поперечного. Ее прекрасное лицо говорило о скрытых в ней тайных глубинах.
