Впрочем, даже Аршид-паша не решился вступить в конфронтацию с местным мусульманским духовенством и отменить те унизительные ограничения, которые были наложены последним на порядок еврейской молитвы у Стены Плача.
В частности, евреям было категорически запрещено каким-либо образом разделять выделенные им 28 метров Стены на женскую и мужскую половины, хотя, согласно еврейской традиции, мужчины и женщины должны молиться отдельно.
Еврея также было запрещено устанавливать у Стены Ковчег Завета – шкаф со свитками Торы и приносить к Стене какую-либо мебель, прежде всего, стулья и скамейки. Таким образом, все молитвы должны были проходить только стоя. Если учесть, что в праздничные дни некоторые еврейские молитвы длятся по 5–6 часов подряд, то можно понять, насколько тяжелым было это ограничение, особенно, для стариков. Во время приходящегося на июнь-июль праздника Шавуот (Кущей), молитвы 9 Ава, обычно приходящегося на конец июля-начало августа, или падающих на сентябрь-начало октября осенних праздников многие из молящихся, не в силах выстоять все время молитвы на ногах под палящим солнцем, падали в обмороки.
Разумеется, запрет приносить стулья и скамейки к Стене постоянно нарушался, и турки нередко закрывали глаза на эти нарушения, однако если об этом становилось известно арабам, последние немедленно подавали жалобу турецким властям, и тем приходилось на нее реагировать, то есть отбирать эти скамейки и стулья.
* * *
Со Стеной Плача связан и знаменитый, сохранившийся в некоторых ортодоксальных общинах до сих пор, иерусалимский обычай, запрещающий играть на свадьбах на музыкальных инструментах. Следуя этому обычаю, музыканты лишь подражают губами звуку трубы или скрипки.
В своей книге “Этот возвышенный город” Менахем Герлиц относит возникновение этого обычая к концу 19 в., когда вокруг Иерусалима неожиданно появилось множество банд разбойников. Из-за посеянного этими бандами страха Иерусалим все реже посещали паломники, да и выезжать из него стало небезопасно. Вдобавок ко всему в городе началась страшная эпидемия неведомой болезни, и каждый день от нее умирали десятки, а порой и сотни жителей. Рабби из Калиша с помощью специальной каббалистической техники решил во сне задать Богу вопрос, за что Он послал на Иерусалим такие бедствия.
И во сне раби Калиш увидел, как черным пламенем на белом кто-то начертал стих из “Песни песней”: “Подобен друг мой оленю или молодой газели; вот притаился он за нашей стеной, заглядывает в окна, подсматривает сквозь щели…”
В страхе пробудился рав Калиш от этого сна и тут же потерял сознание. Вот как рассказывает о том, что было дальше Менахем Герлиц:
“Домочадцы раби, почувствовав необычное, в тревоге входят к нему и приводят в чувство. Очнувшись, раби из Калиша поспешно омывает руки, усаживается и усиленно вдумывается в то, что только сейчас видели его глаза. Вне всякого сомнения. Он получил ответ на свой вопрос, но как этот ответ расшифровать?
Вдруг припомнилось ему, как разъясняют мудрецы слова из “Песни песней”, предшествующие тем, что ему привиделись. Там говорится: “Заклинаю вас, дочери Иерусалима, газелями и ланями полевыми”, то есть предаю Я, Всевышний, ваши тела на заклание словно туши газелей и ланей полевых. “В этом говорит он сам себе, – несомненно, заключен намек на эпидемию, что свирепствует сейчас”.
И снова мысленно перебирает высказывания мудрецов, всплывающие в памяти, пытаясь найти связь между ними и продолжением стиха, увиденным во сне. Слова “За нашей стеной” мудрецы относят к Западной Стене Иерусалимского Храма. “Быть может, в этом – намек на необходимость умножить молитвы у Западной Стены? Но ведь и без того там ежедневно проливаются реки слез”, – возражает он сам себе.
Ни слова не произнося, он закутывается в плащ, спускается к дому своего учителя, раби Рафаэля-Йедидьи, и с изумлением обнаруживает, что тот ожидает его у порога, радостно приветствует его и без лишних слов препровождает в дом. Глава каббалистов Иерусалима не замедляет объяснить причину столь необычной прозорливости. Как раз в полночь услыхал он вдруг шум переполоха и среди шума ясный возглас: “Кто посмел раскрыть сию тайну Моему сыну?”
