Местность - обширные болота и голые каменистые горы - требовала иных методов ведения военных действий, а не тех, к которым наши войска привыкли в южных районах страны. Особо утомительны были обходные маневры, требовавшие огромного времени, и как только немцы обнаруживали, что им угрожает окружение, их пехота немедленно отступала, минируя местность и взрывая за собой дороги. Редкие наземные пути были раскатаны до непригодности, а распутица, порожденная осенними дождями, довела их до еще более скверного состояния.
Дни становились короче, и долгие марши и беспрерывные бои все больше изнуряли войска. Когда поселок Рованиеми, превращенный немцами в пепел, был 16 октября взят, группировка немцев в долине реки Торнио во избежание удара со стороны Киттиля была вынуждена отступить. Сожженное село Муонио было освобождено 30 октября, и там встретились наши колонны, двигавшиеся из Рованиеми и Торнио. По петсамской дороге поспешили на высоты Лаанила. Противник был уже отброшен на 400 километров на север от своего исходного рубежа, но три самых северных финских коммуны - Инари, Утсйоки и Энонтекие все еще находились в руках немцев.
В соглашении о перемирии предусматривалось, что при необходимости русские примут участие в ускорении изгнания немецких войск.
Содействие русских войск в операциях, несомненно, сократило бы военный поход и позволило бы нам избежать значительных потерь (каков гусь, - русские и тут оказались виноватыми в их "значительных потерях", - С.А.). Если бы они на начальной стадии войны в Лапландии активизировали свои действия против трех немецких дивизий в полосе Ухта - Кестеньга, то это заставило бы немцев отступать быстрее. Даже фиктивное наступление с направления Петсамо, захваченного русскими 15 октября, заставило бы немцев поспешить с отходом, поскольку они были бы вынуждены опасаться, что их коммуникации, проходящие через Ивало, могут оказаться перерезанными. Когда я предложил контрольной комиссии, чтобы какая-нибудь небольшая часть русской дивизии, стоящая на новой границе в 70 километрах от Ивало, захватила бы перекресток дорог, ведущий в Инари, то получил ответ: предложение слишком запоздало (действительно, об этом следовало подумать в марте, или даже еще раньше, в 1941 году, - С.А.).
Однако потом, когда мы 4 ноября овладели населенным пунктом Ивало, оттеснив немцев в направлении Инари, русские не стали медлить с переходом границы и продвижением в направлении Ивало. После этого русские, держа палец на спусковом крючке, большими группировками севернее Бивало, в Кусам и Суомуссалми взяли контроль над обстановкой на всей территории Северной Финляндии.
Установленный в соглашении о перемирии срок демобилизации армии заканчивался 5 декабря, и этого придерживались жестко, хотя мы и просили о продлении. Вопрос демобилизации тех частей и подразделений, которые участвовали в лапландской операции, превратился в необыкновенно сложную проблему.
Одновременно с демобилизацией солдат старших возрастов, более молодых бойцов свели в части, соответствующие по своему составу войскам мирного времени. И эта молодежь должна была вести борьбу против немецких ветеранов, которые за четыре года войны успели привыкнуть к условиям Лапландии и ведению военных действий в глухих местах.
Просто чудо, что демобилизация не парализовала военную деятельность.
В январе 1945 года только что сформированные войска были готовы продолжать наступление в северо-западном направлении на так называемый "рукав" Финляндии, который протянулся к общему пограничному столбу между Финляндией, Швецией и Норвегией, находящемуся в горах в нескольких десятках километров от атлантического побережья Норвегии.
В этих неприветливых открытых всем ветрам местах немцы до апреля 1945 года продолжали удерживать в своих руках последний клочок финской земли.
В декабре 1944 года наступление против немцев продвинулось настолько далеко, что мое присутствие в Ставке уже не было необходимым. В середине этого месяца я перевел свой командный пункт в Хельсинки и одновременно передал непосредственное руководство военными действиями начальнику генштаба генералу от пехоты Эрику Хейнрихсу. На пороге следующего года его официально назначили командующим оборонительными силами. За его заслуги во время войны в качестве начальника генерального штаба, а также за искусное руководство военным походом в Восточную Карелию я наградил Хейнрихса Крестом Маннергейма первой степени.
