Далее Платон рассказывает о военной организации атлантов. Цифры, которые он приводит, могут показаться преувеличенными и преувеличенно-точными, они-то, пожалуй, и породили в свое время скептическое отношение к Атлантиде в целом. Ведь численность армии атлантов для того, очень давнего времени превосходила все, что известно даже тысячелетия спустя. Впрочем, выслушаем Платона.
"Каждый участок равнины должен был поставлять одного воина-предводителя, причем величина каждого участка была десять на десять стадиев, а всего участков насчитывалось шестьдесят тысяч; а то несчетное число простых ратников, которое набиралось с гор и из остальной страны, сообразно числу участников распределялось между предводителями. В случае войны каждый предводитель обязан был поставить шестую часть боевой колесницы так, чтобы всего колесниц было десять тысяч, а сверх того, двух верховых коней с двумя всадниками, двухлошадную упряжку без колесницы, воина с малым щитом, способного сойти с коня и биться в пешем бою, возницу, который правил бы обоими конями упряжки, двух гоплитов, по два лучника и пращника, по трое камнеметателей и копейщиков".
Каждый из десяти царей в своей области (и в своем государстве) имел власть не только над людьми, но и над большей частью законов, сообщает философ, так что мог казнить любого, кого пожелает. Отношения же царей между собой были такими же, как при Посейдоне, - так велел закон, записанный первыми царями на орихалковой стеле в центре острова - внутри храма Посейдона.
В этом храме они собирались на пятый или шестой год, чтобы совещаться, разбирать, не допустил ли кто-нибудь какого-нибудь нарушения.
Тут же они судили виновных. Перед тем как приступить к суду, они приносили присягу: в роще при святилище Посейдона на воле разгуливали быки; и они арканили собственноручно быка, приводили его к стеле и закалывали над краем так, чтобы кровь стекала на письмена. "На упомянутой стеле помимо законов было еще и заклятие, призывавшее великие беды на головы тех, кто его нарушит. Принеся жертву по своим уставам и предав сожжению все члены быка, они растворяли в чаще вино и бросали в него каждый по сгустку бычьей крови, а все оставшееся клали в огонь и тщательно очищали стелу. После этого, зачерпнув из чаши влагу золотыми фиалами и сотворив над огнем возлияние, они приносили клятву, что будут чинить суд по записанным на стеле законам и карать того, кто уже в чем-либо преступил закон, а сами в будущем по доброй воле никогда не поступят противно написанному и будут отдавать и выполнять лишь такие приказания, которые сообразны с отеческими законами. Поклявшись такой клятвой за себя самого и за весь род своих потомков, каждый из них пил и водворял фиал на место в святилище бога, а затем, когда пир и необходимые обряды были окончены, наступала темнота и жертвенный огонь остывал, все облачались в прекраснейшие иссиня-черные одежды, усаживались на землю при клятвенном огневище и ночью, погасив в храме все огни, творили суд и подвергались суду, если кто-либо из них нарушил закон; окончив суд, они с наступлением дня записывали приговоры на золотой скрижали и вместе с утварью посвящали богу как памятное приношение.
Существовало множество особых законоположений о правах каждого из царей, но важнее всего было следующее: ни один из них не должен был поднимать оружия против другого, но все обязаны были прийти на помощь, если бы кто-нибудь вознамерился свергнуть в одном из государств царский род, а также, по обычаю предков, сообща советоваться о войне и прочих делах, уступая верховное главенство царям Атлантиды. Притом нельзя было казнить смертью никого из царских родичей, если в совете десяти в пользу этой меры не было подано свыше половины голосов".
* * *
"В продолжение многих поколений, покуда не истощилась унаследованная от богов природа, правители Атлантиды повиновались законам и жили в дружбе со сродным им божественным началом: они блюли истинный и высокий строй мыслей, относились к неизбежным определениям судьбы и друг к другу с разумной терпеливостью, презирая все, кроме добродетели, ни во что не ставили богатство и с легкостью почитали чуть ли не за досадное бремя груды золота и прочих сокровищ. Они не пьянели от роскоши, не теряли власти над собой и здравого рассудка... но, храня трезвость, отчетливо видели, что все это обязано своим возрастанием общему согласию в соединении с добродетелью. Когда же это становится предметом забот и оказывается в чести, то все идет прахом, а вместе с тем и гибнет добродетель. Пока они так рассуждали и пока божественная природа (то есть происхождение) сохраняла в них свою силу - все их достояние, вкратце описанное, возрастало. Но когда ими унаследованная от бога доля ослабла, многократно растворяясь в примеси простых смертных, и когда возобладал человеческий нрав, тогда они оказались не в состоянии долее выносить свое богатство и утратили благопристойность. Для того, кто умеет видеть, они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей. Неспособные усмотреть, в чем состоит истинно счастливая жизнь, они казались себе прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жадность и сила".
