Тайны дворцовых переворотов - страница 155
Мозговой центр Славной революции 1762 года – Никита Иванович Панин, – кажется, учел все мелочи предстоявшего предприятия, гарантировав себя от сюрпризов. Оставалось немного потерпеть до дня, "когда Петр прибудет в столицу, чтобы присутствовать при выступлении гвардии в поход на соединение с армией, что должно было последовать в исходе июня">{248}. Как видите, организатор акции не упустил и того, что в день прощания с Петербургом степень недовольства гвардейцев достигнет максимальной отметки, чем и стоит воспользоваться. Но в который раз подтвердилась правота знаменитого изречения: "Человек предполагает, а Бог располагает!"
В ночь с 27 на 28 июня по недоразумению арестовали капитана-поручика 11-й роты Преображенского полка П. Б. Пассека, и события сами собой вышли из-под контроля Никиты Ивановича. Товарищи арестанта – братья Орловы – проявили инициативу и подняли на ноги сразу и панинцев, и измайловцев, и мирно спавшую Екатерину. Обер-гофмейстер просто не успел охладить пыл молодых офицеров. А дальше, как и предвидел умница-воспитатель, мятеж одного полка перерос в народную революцию, выдвинувшую в лидеры государства императрицу Екатерину Алексеевну. Правда, не в качестве регентши, а полноправной самодержицы всероссийской – первое неприятное для Панина последствие, возникшее по вине импульсивного порыва Орловых. Второе тоже вскоре стало очевидным: Петр Федорович 28 июня 1762 года обретался в Ораниенбауме и Петергофе, то есть в местах, неудобных для совершения цареубийства, и, значит, Славную народную революцию не омрачило ничто бьющее по репутации Екатерины. А посему путь на вершину политического олимпа для Никиты Панина в тот знаменательный день так и не открылся.
Невзирая на страшное поражение, пережитое 28 июня, министр не капитулировал. Его дуэль с Екатериной не прекращалась на протяжении всех двенадцати лет первого самостоятельного царствования просвещенной государыни. Панин не жалел никого и ничего ради приближения к цели. Кто-то попал в ссылку, другие погибли на эшафоте или на полях сражений трех войн – с Польшей, с Турцией и с Пугачевым, третьи овдовели или осиротели в угоду гениального министра. И что же в итоге? Судьба посмеялась над воспитателем цесаревича! Человек из народа действительно возглавил российскую державу. Но оказался им не Никита Иванович Панин, а Григорий Александрович Потемкин, участник Славной революции 28 июня и невольный свидетель трагедии в Ропше 3 июля 1762 года. Потемкину и довелось остановить трагический поединок двух незаурядных политиков за пальму первенства, обернувшийся бедами и потерями для очень многих его соотечественников.
Ну вот, вроде бы и все. Остается лишь объяснить, почему иностранцы, кроме Шумахера, дружно набросились на Алексея Орлова и Федора Барятинского. Вначале посвященные в обстоятельства ропшинской драмы строго придерживались версии, которую сообщил императрице Алексей Орлов (а та 2 августа поведала Станиславу Понятовскому): Петра Федоровича поразил апоплексический удар; приехавшие врачи ничем не смогли помочь. Секрета из орловского послания никто не делал. Поэтому 9 или 10 июля голландский резидент Мейнерцгаген докладывал штатгальтеру об услышанном от Карла Федоровича Крузе: "Я знаю из уст самаго лейб-медика, который видел бывшаго императора в живых, а затем вскрывал его тело, что Петр скончался от апоплексического удара. Быть может, его спасли бы, если бы во время пустили ему кровь. Говорят, что императрица была глубоко тронута и горько плакала…">{249}
Однако завеса умолчания недолго прятала истину. Вскоре Петербург взбудоражили слухи о подлинной картине ропшинского происшествия. Вернувшиеся из Ропши рядовые гвардейцы и унтер-офицеры, похоже, не считали нужным помалкивать об увиденном 3 июля. Они проболтались товарищам по полку и родственникам, те – прочим знакомым. И вот горожане едва ли не поголовно обсуждали полушепотом то, как с ведома Теплова после неудачной попытки отравления Петра III задушили. Мало того, и в окружении Екатерины нашлись сплетники, не стеснявшиеся даже иностранных послов. 23 июля (3 августа) 1762 года прусский посланник Г. Гольц донес Фридриху II: "Удивительно, что очень многия лица теперешняго двора, вместо того, чтобы устранять всякое подозрение… напротив того, забавляются тем, что делают двусмысленные намеки на род смерти государя…"
