«На побережье Малибу, где весело и беззаботно проводит время все население киностолицы, опустилась благоуханная весенняя ночь. Но теплый тропический ветерок, подгоняющий волны к берегу, таил в себе угрозу, по крайней мере так казалось Тони Торрессу, выдающемуся боксеру в прошлом, а в данное время охраннику первоклассного клуба «Чэннел». После многих лет, проведенных на ринге, его трудно было вывести из душевного равновесия, но сегодня Топи был страшно обеспокоен отсутствием своей прелестной восемнадцатилетней дочери Габриэль. Что могло задержать ее? Тони спрашивал себя снова и снова. Она обещала вернуться к полуночи. Но вот уже три часа ночи, четыре, а Габриэль все нет. Дешевый будильник Тони безжалостно отсчитывал минуты. Волны, грохочущие внизу, на побережье, казалось, отзывались эхом в его ушах, подобно гласу судьбы…»
Можно было потерять терпение, читая избитые фразы и пустые слова, которые явно свидетельствовали о том, что репортеру практически нечего сказать. Он и не сказал. Я бегло просмотрел статью до конца. Немногие конкретные факты, изложенные туманным псевдопоэтическим языком, производили жуткое впечатление.
Габриэль имела скверную репутацию. Говорили, что она была близка со многими мужчинами. В ее теле обнаружили мужскую сперму и две пули. Первая попала в бедро и нанесла неглубокую, но, видимо, мучительную рану, из-за которой она потеряла много крови. Предполагалось, что по крайней мере несколько минут прошло между первым и вторым выстрелом. Вторая пуля угодила в спину, прошла между ребрами и остановила сердце.
Обе пули были двадцать второго калибра, выпущены из одного пистолета с длинным стволом. Оружие найти не удалось. Полицейские эксперты по баллистике не могли больше ничего сказать. Теодор Марфельд заявил – его словами и заканчивалась статья: «Наши дочери должны быть защищены. И я даю слово, что раскрою это ужасное преступление, даже если мне придется посвятить этому остаток жизни. Но пока никаких определенных улик у нас нет».
Я взглянул на Тони.
– Чуткий парень этот Марфельд.
– Да уж, – Он уловил иронию. – Стало быть, вы с ним знакомы, не правда ли?
– Правда.
Я поднялся со стула. Тони взял у меня журнал, засунул обратно и ногой запихнул чемодан под кровать. Затем потянулся к выключателю, щелкнул им, и комната, до краев полная горя, погрузилась во мрак.
Я поднялся по лестнице и вдоль галереи прошел в кабинет Бассетта. Но там его все еще не было, и я отправился на поиски выпивки. Под вогнутой крышей внутреннего дворика танцующие пары скользили по навощенным мозаичным плиткам под музыку небольшого оркестра. «Джереми Крейн и его веселые ребята», – гласила надпись на барабане. Музыканты печальными глазами свысока смотрели на веселье внизу, играя меланхоличную мелодию Гершвина «Кто-то должен охранять меня».
Моя знакомая прыгунья в воду с оригинальной походкой, при которой бедра оставались неподвижными, танцевала с типом, производящим впечатление вечного холостяка, обожающим фотографировать все подряд. Ее бриллианты сверкали на его покатом правом плече. Ему страшно не понравилось, когда я отнял у него партнершу, но он элегантно раскланялся.
На ней было платье тигровой расцветки с глубоким вырезом и широченной юбкой, которое ей совершенно не шло. Но танцевала она действительно с какой-то тигриной грацией. Она двигалась так, точно привыкла лидировать всегда и везде. Наш танец был вежливо-напряженным, как схватка борцов, которые не тратят слов попусту. Когда музыка стихла, я обратился к ней:
– Меня зовут Лу Арчер. Можно мне с вами поговорить?
– Почему бы нет?
Мы сели за один из мраморных столиков, отделенных стеклянной стеной от бассейна. Я предложил:
– Выпьем что-нибудь?
– Спасибо, я не пью. Вы не член клуба и не служащий Симона Граффа. Попробую угадать, кто вы. – Она постучала пальцами по своему заостренному подбородку, и ее бриллианты вспыхнули разноцветными искрами. – Репортер?
– Попробуйте еще раз.
– Полицейский?
– Или вы чересчур проницательны, или моя профессия настолько бросается в глаза.
Она, прищурившись, окинула меня взглядом и слегка улыбнулась.
