Пчелы старательно выводили свою привычную мелодию.
«Почему пчелы? Откуда пчелы? Где я? Что со мной? Где старик с ножом?..» — Шараф открыл глаза. Над ним знакомый навес, чуть поодаль зеленеет палатка. А рядом… Рядом— дедушка… Ребята, Теплов… — «Как они здесь очутились? Метнет… Как сам Шараф здесь очутился?»
Лучом света в кромешной тьме промелькнуло все недавнее, страшное. Только теперь Шараф понял, какая зеленая птица тогда пронеслась рядом. И он заговорил, мучительно напрягая мысль, глотая с огромным трудом подобранные слова.
— Там… в реку упал старик. Он гнался за мной… с ножом… Это… он… был… был зеленой птицей…
Дедушка тихонько сжал руку внуку.
— Не надо говорить, не надо! Потом все расскажешь. Потом
Уж кто-кто, а он знал, что эта река никогда не отдает своих жертв…
Теплов отошел, сел за деревом, рассматривая найденный пасечником клинок. Эфес инкрустирован платиной, золотом, драгоценными камнями, на стальном полотне — высеченные арабские письмена.
«Немало лет ему… Но как он попал сюда, в горы, вместе со своими собратьями?»
Дедушка промыл царапины, густо покрывшие все тело Шарафа, какими-то настоями из трав, перевязал его, предварительно приложив к ранам «самое лучшее лекарство» — майский горный мед.
— Слава аллаху, переломов нет, — только и повторял он, вспомнив давно забытого аллаха, — ас этим мы быстро справимся.
Уже к утру Шараф настолько хорошо почувствовал себя, что хоть снова отправляйся в горы.
Друзья, спрятавшись за палаткой, давно уже поджидали, когда проснется Шараф. И, увидев, что он ворочается, мигом оказались рядом.
— Вот молодец, Шараф, что быстро поправился, — осторожно обнимая друга, ликовал Саша. А Арменак только пыхтел и протягивал Шарафу огромную кобру.
— С собой возьмем… в школу… в биологический кабинет… Вот как только сохранить ее, чтобы не испортилась? — И Арменак растерянно похлопал глазами.
Шараф улыбнулся.
— А мед зачем? Это же самое лучшее средство! Так забальзамируем твою кобру, тыщи лет пролежит.
— А дедушка даст мед?
— И мед даст, и флягу… Он же добрый! А для такого экземпляра ничего нельзя пожалеть. Такие кобры встречаются редко и водятся, в основном, только в Индии. Их называют «королевскими»…
К радости школьников, Нуритдин-ака разрешил взять и мед, и бракованную флягу.
— Раз нужно для науки, для пионеров и комсомольцев, берите. Давайте я вам помогу…
— А теперь пишите письмо в школу, что с ней там делать… — приказал он ребятам, когда змея очутилась во фляге. — Мы ее с первой же оказией отправим в город.
Письмо Ивану Степановичу — преподавателю биологии, сочиняли все вместе. Просили змею положить в пустой аквариум, что стоит в углу, заспиртовать ее, мед выбросить, флягу сдать в металлолом.
Вечером, по обыкновению, все собрались у костра, договорившись, что про события последних дней не будет сказано ни слова, пока Шараф окончательно не поправится. Тем более, о гибели страшного старика.
А говорить больше ни о чем другом не могли. И сидели молча, наблюдая за жадными языками пламени, с треском и хрустом пожиравшими сухой хворост.
Вдруг Жучка сердито заворчала, шерсть у нее дыбом поднялась на загривке, и со злобным лаем собака бросилась в темноту. И в тот же миг в отблесках костра, как из-под земли, появился старик. Он в неизменном халате и белой чалме, в руках — большой и, видно, тяжелый узел.
— Это он! Он! — в ужасе закричал Шараф. — Хватайте его! Он хотел убить меня!
Словно подкинутый пружинами, Теплов вскочил, сунул руку в карман и сделал шаг к неожиданному пришельцу. Тот спокойно поднял руку, останавливая его.
— Я — не он, — тихим голосом произнес старик и опустил узел на землю.
