У окошка скопилось полдюжины гопарей. Уже совершенно неадекватные, ржали, как кони, донимая продавщицу и поджидая клиента для «окучки». Огульнов поморщился — в натуре, стая диких макак. Подобную публику он тоже не выносил. Наследие советской власти и лихих девяностых — собрать бы всех в одну колонну и шагом марш в пропасть — чтобы делами заниматься не мешали! Он зашагал к киоску — уверенный в себе, независимый, с брезгливо поджатыми губами. Шпана насторожилась. Какое-то чучело в драной кепке с наушниками неохотно оторвалось от оконца, упершись взглядом. Шевельнулось что-то слева, справа — задумались, уроды. Вроде серьезный дядька, на «Ровере»… Ситуация под контролем — хотя чего тут, право слово, контролировать!
— А ну, кыш, — процедил он. — Чего прирос к окошку?
— А ты чего, бурый? — обиделся гопник. — Стою — значит, надо. Ты откуда взялся такой, дяденька? — ну, точно, полный идиот, акушерка при рождении об стену ударила.
— Смотри-ка, крутой, — пикнул фальцетом кто-то справа. Огульнов даже отвечать не стал — ниже достоинства. Как обычно — был бы запевала, а подголоски найдутся. Эта публика предсказуема, как кот, которому показали валерьянку.
— Сейчас с нами бабосиком поделятся… — размечтался другой.
Майор схватил «запевалу» за шкирку, встряхнул и отбросил, как прилипшую гусеницу. Можно до «Грача» дотянуться, но что-то не хочется. Хулиганы загомонили, а «запевала», скользкий, как угорь, сделал танцевальный пируэт, устоял на своих двоих и прыгнул в стойку, хищно растопырив пальцы. Боже, какой примитив.
— Пацаны, да это ж мент! — прозрел какой-то глазастый заморыш и трусливо попятился. — В натуре мент, он из «двойки», мне Шпиндель на него показывал, говорил, что с этой фигурой лучше не связываться…
Для ускорения процесса майор сделал вид, что тянется к кобуре под мышкой. И тут молодую шпану как ветром сдуло, растворились в кустах, прилегающих к облезлой многоэтажке. Даже пнуть некого.
— Пачку «Кэмела», — вздохнул Огульнов, протягивая продавщице скомканную купюру. Сдачу не взял, закурил, обозрел хозяйским оком притихшие кусты.
Дорога к дому в этот вечер оказалась терниста и извилиста. В мегаполисе участились случаи поджога дорогостоящих машин. Он не рискнул оставлять свой «Ровер» у подъезда. Загнал на охраняемую парковку, где имел зарезервированное местечко, отправился домой кратчайшим путем — по каменным джунглям, мимо поликлиники, хваленого в городских СМИ детского садика с теремком и резьбой по дереву — через гулкую, пустынную подворотню, завершающуюся решеткой и всегда открытой калиткой.
— Помогите… — донесся слабый женский стон, сменившийся криком боли. Возня, приглушенная брань. Глеб Кириллович невольно ускорился. Он порядочный коп, а коп обязан реагировать на сигналы граждан! Вновь забился в каменном мешке отчаянный вопль, и Огульнов побежал, впечатывая подошвы в каменные плиты. Как же вовремя, черт возьми! Оказалось, что в двух шагах от распахнутой калитки и выхода в пустынный двор двое отморозков подкараулили женщину. Внешне — какие-то серые, невзрачные, в натянутых на глаза шапчонках. Один выворачивал женщине руку, другой вырывал сумочку, в которую она вцепилась что есть мочи, плевалась ему в лицо, кричала.
Майор Огульнов мгновенно оценил ситуацию. Не насильники — обычные «гоп-стопщики», пацанва непуганая. А баба тоже хороша, шляется поздно вечером, да еще в таком «приглашающем» виде! Светлые сапожки, светлая сумка, демисезонное пальтишко белого цвета — в темноте такой не спрятаться. А главное, роскошные светлые волосы — они рассыпались по плечам после того, как с нее свалилась шапочка… Классовая ненависть обуяла начальника уголовного розыска! Как он ненавидел эту шваль подзаборную! Она повсюду, отрывает от работы, мешает заниматься настоящим мужицким делом!
— А ну, ша!!! — прорычал он, подлетая к решетке. А хулиган уже вырвал у девушки сумку… и выронил ее, услышав глас правосудия у себя над ухом. Рассыпались нехитрые предметы женского обихода, покатилась, постукивая, губная помада.
— Валим, Толян! — взвизгнул первый, отпуская женщину.
