Эссиорх настороженно взглянул на нее.
– Так и есть. Артефакт уже ищут. И наши, и комиссионеры. Но в этом снегу, сама понимаешь, все очень непросто, – сказал он.
– А что за артефакт?
– Постарайся обойтись без глупых улыбок: Мистический Скелет Воблы… Ну я же просил! Это не так смешно, как кажется.
Хранитель отрешенно выглянул в окно.
– Ты неважно выглядишь! – сказала Ирка.
– Это что-то меняет? – резко спросил Эссиорх.
Ирка растерялась.
– Нет.
– Тогда зачем об этом упоминать?
Эссиорх чихнул и, уставившись на ботинки, стал стучать носками, отряхивая снег. Он был задумчив. Снегопад явно был не единственной причиной его волнений. Обычная взрослая история. Мелкие неприятности вытесняются крупными.
– Не слишком-то ты любезен, – заметила Ирка.
– Еще бы. Хорош добрый ангел! Устраиваю судьбы других и не могу устроить собственной, – сказал Эссиорх с кривой усмешкой. На его лице, как показалось Ирке, отразилось не страдание, а лишь старая привычка чувствовать себя фоново несчастным.
– А ты как хотел? Для добрых ангелов это типично. Ну так что стряслось, если в порядке убывания трагичности?
– Лучше в порядке возрастания! Я простужен, сердит, поссорился с Улитой, и у меня скверные новости оттуда, – Эссиорх ткнул пальцем в потолок.
Проследив за его пальцем, Ирка увидела лишь паутину, и ей стало совестно вдвойне: за неспособность мыслить абстрактно и за лень. За два месяца зимы она так и не удосужилась смести паутину. С другой стороны, ей было жаль паука. Чужой труд надо уважать.
– Человеческий мир втягивает меня, отсекая все высокое. Еще немного, и я стану просто мотоциклистом, и интересы у меня будут как у среднего мотоциклиста: байк, пиво, девочки. И если данная культурная парадигма и будет подвергаться изменениям, то лишь в векторе элементарного количественного увеличения трех упомянутых ценностных центров, – продолжал Эссиорх.
Ирка улыбнулась.
– Ну до настоящего мотоциклиста тебе еще далеко. В плане… м-м… культурной парадигмы.
– Ты действительно так считаешь? – с надеждой спросил Эссиорх, не замечая иронии. – Теперь вот с Улитой. Думаю, мне стоит с ней расстаться.
– Погоди! Разве ты ее не любишь? – удивилась Ирка.
Эссиорх вздохнул так уныло, что паутина на потолке вздулась и опала.
– Люблю. Ее нельзя не любить. Улита уникальна. Она сама лекарство от самой себя. Сама ранит и сама же залечивает раны. Но это ничего не значит.
– Почему?
– Потому что я не могу сделать ее лучше. Не могу заставить забыть мрак и шагнуть к свету. Даже не могу вернуть ей эйдоса. А если так, то стоит ли продолжать такое общение?.. Это тупик.
Ирка взглянула на Антигона. Домовой кикимор слушал Эссиорха открыв рот. На верхней челюсти поблескивали вампирьи клыки, невесть уж чье наследство. Антигон любил умные разговоры, причем любил тем сильнее, чем меньше понимал смысл.
– По-моему, ты усложняешь, – сказала Ирка, подумав, что то же можно сказать и о ней самой. Смешно, что другим мы даем советы, которым не следуем сами.
– Разве? Я так мыслю. А еще я боюсь слишком сильных чувств. Точнее, не сильных, а неконтролируемых, – добавил Эссиорх в порыве внезапной откровенности. То ли из-за насморка в мозг поступало мало кислорода, то ли хранителю действительно нужно было выговориться.
– Даже любви? – не поверила Ирка.
– Земной любви, – уточнил Эссиорх. – Истинной любви бояться нельзя. Она согревает, облагораживает и созидает все, чего коснется. Земная же любовь как огонь. Слишком сильная и испепеляющая может сжечь, уничтожить, обрушить во мрак. Ложная любовь-опека способна всякого сделать слабым, вялым и эгоистичным. Сама знаешь, что бывает с единственными сыновьями одиноких матерей, если матери берутся за дело слишком ретиво. Хотя это и не самый удачный пример.
Антигон, в восторге вертевший в руках булаву, уронил ее себе на большой палец ноги.
– Ёксель, меня тоже растила одна мама!.. Ой, прошу прощения, прохвессор! Продолжайте вашу лекцию! Она такая мерзкая, до тошноты увлекательная! – сконфузился он.
– Не удивляйся! Это комплимент! – шепнула Ирка Эссиорху.
– Я догадался, – кивнул хранитель.
Некоторое время он сидел в глубокой задумчивости, борясь с насморком и сомнениями. Наконец собрался с мыслями, качнулся на кресле, рывком встал и сразу стал официальным.
