Ее логика не убедила Алека, но он не стал к ней цепляться:
– Грейс не знала, что вы уезжаете четырнадцатого?
– Должно быть, она подслушивала под дверью, когда я инструктировала мистера Гудмэна, чтобы он позвонил в агентство Кука и поменял дату. По крайней мере к такому выводу я пришла, когда узнала, что она сбежала с коммивояжером.
– А когда вы это узнали?
– Не помню точно числа. Роберта написала Себастьяну, когда мы уже приехали в Антиб. Тогда она еще не утратила связи с семьей.
– И тем не менее вы еще до отъезда дали поручение мистеру Гудмэну, чтобы тот рассчитал Грейс, если она вернется?
– Разумеется. Она выказала свою ненадежность. Нельзя спускать прислуге с рук опоздания после выходного вечера. Это дурной пример остальным. И потом, я решила, что весть о нашем отъезде лишила ее шанса выбить из меня что-либо. – В голосе леди Валерии звучало неподдельное самодовольство.
– И вас не удивило то, что она не сделала последней попытки выудить у вас деньги, узнав, что вы уезжаете?
– Трудно ждать логики от прислуги. Я была рада тому, что проблема разрешилась так просто.
– Смертью, – ровным голосом уточнил Алек.
– Мой дорогой, я ведь не знала тогда, что она мертва, – огрызнулась леди Валерия.
– Кто-то знал.
– Не из моей семьи!
– Это еще надо доказать. – Возможно, подумал он, напоминание об этом подтолкнет ее к сотрудничеству. – Будьте добры, скажите, что вы делали вечером тринадцатого?
– Вы хотите, чтобы я помнила то, что происходило два месяца назад?
– Другие помнят. Это был вечер накануне вашего отъезда во Францию. Вы укладывали вещи?
– Моя горничная укладывала. Грэг знает, что брать и куда класть, без того, чтобы над ней стояли. После обеда я была в библиотеке, давала указания мистеру Гудмэну. Потом пошла в студию. Полагаю, было около десяти: я как раз успела пожелать доброй ночи сэру Рэджинальду, а он ложится ровно в десять. Да, в десять.
– В студии находился кто-нибудь еще?
– Моя дочь Роберта. Да, помню, я еще спросила, где ее брат, а она вдруг обрушилась на меня со всякими глупостями. К сожалению, у Роберты имеется неудачная привычка думать, что она знает, как лучше, несмотря на все мои старания отучить ее от этого.
Со стороны Дэйзи донеслось сдавленное фырканье. Алек сделал вид, будто не слышал этого, но леди Валерия повернула голову в ее направлении, дабы заморозить нахалку своим арктическим взглядом. Впрочем, Дэйзи, низко склонившаяся над стенограммой, этого не заметила.
– Как долго продолжалась ваша… гм… дискуссия с мисс Парслоу, леди Валерия? – поспешно спросил Алек.
– Дискуссия! Я просто сказала ей, чтобы она не лезла не в свое дело и что я полностью контролирую ситуацию. Минуту или две, не больше.
Трудно сказать, кто – она или мисс Парслоу – оценивал время точнее, но алиби эта ссора не давала обеим.
– А потом? – не сдавался Алек.
– Я оставалась в студии. Кажется, читала до тех пор, пока не пошла спать, – не имею ни малейшего представления во сколько.
– И вы никого не видели?
– Насколько помню, никого. Нынешняя прислуга полагает себя оскорбленной, если ее заставляют работать после обеда. Хотя сейчас даже таких днем с огнем не найдешь. О, после того, как я вернулась к себе, заходил Себастьян, чтобы… чтобы пожелать доброй ночи.
Алек не видел необходимости вытягивать из нее истинные причины визита Себастьяна в комнату матери. И у леди Валерии, и у ее дочери имелось более чем достаточно времени для того, чтобы дождаться Грейс, убить ее после решающего объяснения – или вовсе без оного – и зарыть в рыхлую землю клумбы. Никто не хватился бы их дома, где и слуги, и хозяева разошлись по своим комнатам и по своим делам. Ее светлость запросто могла вернуться домой, чтобы в положенное время показаться в спальне, а потом выйти снова, чтобы довершить начатое. Вполне вероятно, только доказательств для суда от этого не прибавилось.
У обеих имелись куда более убедительные мотивы, чем у Оуэна Моргана, которого смерть Грейс, можно сказать, оглушила. В то же время весомый аргумент, который приводила Дэйзи в оправдание Моргана, точно так же оправдывал и обеих женщин: обе не могли не понимать, что тело неминуемо найдут, как только сад зацветет, если не раньше.
