* * *
Поразмышляв над экипировкой, я не стал надевать в дорогу зимнюю куртку из буйволиной кожи на толстой синтепоновой подкладке и уж тем более длинное пальто из овечьей кожи. Для поездки я выбрал легкую куртку из тонкой, но прочной оленьей кожи с воротником «под горло», защищающим от ветра лучше всякого шарфа. А для тепла взял два шерстяных джемпера: тонкий и толстый. Если надеть оба, так и сильный мороз не страшен. Сейчас, правда, московская погода словно сжалилась надо мной и решила подготовить путешественника к адриатической весне: температура впервые за зиму поднялась выше нуля и достигла двух градусов тепла. Поэтому я ограничился одним тонким джемпером под куртку.
Перед выходом чуть было не забыл зонт. Еще бы не забыть: за окном сугробы и метет метель. Выскочив из подъезда, я воспользовался услугами одного из постоянно торчащих возле магазина «бомбил»: хоть полтора километра до ближайшей станции метро я обычно преодолеваю пешком, но тащить по обледеневшим и еще не везде расчищенным после снегопада дорожкам чемодан на колесиках мне не хотелось.
Преимущество метро в том, что в нем не бывает пробок. Может быть сбой в движении поездов из-за аварии или упавшего на рельсы несчастного, но это случайность – в отличие от автомобильных пробок. Для Москвы автомобильные пробки – привычная закономерность.
Через расчетных полтора часа я уже садился в автобус-экспресс до Домодедова. Был не час пик, и автобус минут через сорок подкатил к аэропорту. Не успел я занять очередь возле стойки регистрации, как появились Тавров и Липатов: они приехали на аэроэкспрессе от Павелецкого вокзала.
Наконец наступил сладостный миг, когда мы, пройдя «зеленый коридор», паспортный контроль и зону безопасности, оказались в стерильной зоне аэропорта. По сравнению с остальными московскими аэропортами у Домодедова просто огромная стерильная зона. Тавров с Липатовым направились в магазин дьюти-фри, а я пошел выпить кружечку Гиннесса в знакомое кафе: когда-то тут подавали настоящий Гиннесс.
Через полчаса появились Липатов с Тавровым: оба с одинаковыми пакетами магазина дьюти-фри. Пакет Таврова был отягощен заметно больше, чем пакет Липатова. Когда Тавров поставил пакет на стол, из него высунулась головка литровой бутылки виски «Джемисон». Интересное наблюдение: продаваемые в дьюти-фри литровые и пол-литровые емкости «Джемисона» содержат в себе напиток, сильно отличающийся в лучшую сторону от того, что содержится в бутылках «Джемисон» в семь десятых литра, продаваемых в наших супермаркетах. Почему? Наверное, этот «Джемисон нольсемьдесятых» тоже делают в Питере, как и продаваемый в тех же супермаркетах Гиннес.
– А вы что купили, Владимир? – с любопытством спросил я Липатова.
– Духи для Марины, – невозмутимо ответил Липатов и, заметив удивление в моих глазах, пояснил: – Учитывая то, что… что было между нами, было бы странно с моей стороны явиться к ней без подарка.
А у Липатова недюжинное самообладание! После всего, что произошло – нападений, убийств, разоблачения Марины, – он быстро взял себя в руки. Вот что значит преданность идее! И пусть это идея не о счастье человечества, мировой революции или торжестве демократии, а всего лишь стремление раскрыть древнюю родовую тайну – она все равно достойна уважения.
* * *
Мы приземлились в Тивате без опозданий. Небо с небольшими симпатичными облачками, легкий ветерок и около десяти градусов тепла. После траурного белого наряда зимней Москвы природа радовала зеленевшей травой и вечнозеленой средиземноморской растительностью. На паспортном контроле и таможне проблем не возникло, багаж получили быстро, и уже через сорок минут после приземления мы выходили на площадку перед зданием аэропорта.
Передо мной в дымчатой синеве, кое-где закрытой редкими облаками, возвышалась громада Ловчена; слева вытянул зеленую спину Врмац; легкий ветерок шевелил длинные листья пальм, и казалось, что они радостно приветствуют пока еще немногочисленных гостей. После загазованной Москвы с грязным, отравленным выхлопами зимним воздухом свежий морской бриз заставлял дышать полной грудью и дурманил голову.
