Атлас – Енох: этого достаточно, чтобы убедиться, что Книга Еноха – об Атлантиде.
Подлинник, арамейский или еврейский, бесследно исчез; может быть, уничтожен евреями в позднейшие, христианские века, за то, что в этой книге Мессия, Сын Человеческий, слишком похож на Христа. Но в городе Акмиме-Панополе, в Верхнем Египте, найден папирус с греческим переводом части книги, а перевод эфиопский другой части сохранился в Абиссинии. Кажется, в Египте знали и чтили «Еноха» больше, чем в самой Палестине.
Первая родина его – Вавилон, вторая – Египет. Чем же породнился он с ними? Тайною Запада, сквозящею сквозь тайны Востока, как очень глубокое дно – сквозь очень прозрачную воду.
В Книге Еноха, люди-исполины допотопного мира, сыны «сынов Божьих», бен-Элогимов, падших ангелов, – суть люди Крайнего Запада.
«Весь простой народ в Египте верит, opinio vulgi, что злые волшебства и искусства, artes, людям открыли Ангелы», – сообщает христианский писатель Кассиан (IV–V вв.) заметку библейского толковника Серена (Serenus) к VI гл. Бытия, где говорится о тех же исполинах (Cassianus, Collatio, VIII, 21). Вера в падших ангелов, обладателей волшебного знания, магии, здесь, в Египте, сохранилась и в народе, и в церкви. Египетские отцы, Зосима, Пандор и сочинитель христианской «Кабалы», Pistis Sophia, хорошо знают «Еноха» (Lawlor, Hermathena, 1904, p. 180).
Тайна Запада древнее всех тайн Востока, – это помнит Египет. «На Запад! На Запад!» – кличут, не умолкая, шесть тысяч лет, плакальщицы египетских похоронных шествий. Запад, Amenti, – вечная родина человеческих душ – «царство мертвых». Тени их, переселяясь на Запад, где «Поля Блаженных», Ialu, – «второй Египет», переплывают в ладьях через «Воды смерти», «Мрачное море», Mare Tenebrosum. Туда же направляет свой путь Гильгамеш, вавилонский богатырь солнечный, через те же «Воды смерти», к последнему человеку первого человечества, Ною-Астрахазису (Gilgam., IX, 65–77).
В Мрачное море Запада каждый день заходит солнце Египта и Вавилона, как зашло однажды солнце Атлантиды. Не потому ли и сохранилась память о ней в Египте, в той иероглифной записи Неитова святилища, о которой Саисские жрецы сообщили Солону?
В поздние годы кесаря Августа – канун Рождества Христова, – где-нибудь в Александрии или в Саисе, книжник ли иудейский, христианский ли учитель, напоенный эллинской мудростью, подобно Филону и Клименту, не могли не видеть, сличая Платона с Енохом, что оба говорят об одном – об Атлантиде. Если же потом, двадцать веков, этого уже никто не видел, то, может быть, потому, что надо быть не только иудеем или не только эллином, как мы все, а тем и другим вместе, чтоб это увидеть, и еще, может быть, потому, что эти два голоса, Платона и Еноха, говорящие об одном, – слишком разные. Трудно, в самом деле, представить себе два существа, более разные: пропасть, отделяющая доныне все иудейство от всего эллинства, христианского и языческого одинаково, уже легла между ними.
Платон – «классик», Енох – «романтик», в более, конечно, широком смысле, чем наш, только эстетический, – потому что «классиками» кончаются, – начинаются «романтиками» все духовные миры, культуры. Фидиева Зевса Олимпийского риза из слоновой кости и золота – язык Платона, но под этою ризою сердце мертвого бога – идола; язык Еноха – одежда из верблюжьего волоса, но под нею – сердце Бога живого. Платон умирает в «безумье»; Енох в нем живет. Даже бред Платона ясен и правилен, кристалловиден, подобен геометрии; даже геометрия Еноха подобна бреду, но, может быть, потому, что она уже не земная, не Евклидова. Тот ищет, этот нашел; тот падает, этот летит; «было» – у того; у этого – «будет». Мудрость Платона – смертная; мудрость Еноха – воскресная.
То, что хочет и не может сделать мудрец, делает пророк: связывает бывший конец с будущим, Атлантиду – с Апокалипсисом. Повесть о Страшном суде над первым человечеством Енох начинает пророчеством о суде над человечеством вторым: «Се, грядет Господь со тьмами святых Своих, сотворит суд» (Hénoch, I, 9). Этого «грядет» и не мог сказать Платон, – не могла сказать вся Греция, ни Египет, ни Вавилон, – все дохристианское человечество, – мог только Израиль.
