Шкуматов ушел следом за Стасом. Я понял, что Сергей поторопился, начав расспрашивать меня о походе в Ново-Еранское при ребятах, и теперь исправлял положение. Все было еще впереди…
– Оставь нас, Алена, – попросил он.
– Я оставлю вас, только насовсем, – подала голос Алена и, виновато взглянув на меня, добавила: – Я ухожу от вас, Павел Александрович… У меня практика попутно не получается и не получится… Надо за что-нибудь одно браться.
Алена распахнула дверь, оглянулась на пороге, затем медленно побрела через школьный двор.
Мы остались вдвоем…
– Завтра с утра я начинаю раскопки, – решительно сказал Бычихин. – Я вскрою только центральный курган. Второй – тебе, как закончишь здесь свои дела. Ты можешь продолжать свое хождение в народ, а я ждать больше не могу… Уверяю тебя, мы ничем не сможем помочь этим несчастным женщинам. – Он сел рядом, за мою парту. – И никто не сможет, Павел, не обольщайся.
Я мысленно согласился с ним, хотя, когда строгал доски и вбивал гвозди, мне казалось, я прикасаюсь к истории и становлюсь ее участником, провожая в последний путь женщину, потерявшую шестерых сыновей на кровавой войне…
– Ты даже отправь как-нибудь этих двух оболтусов к ним на сенокос, пусть помогут, – продолжал Бычихин. – Но больше ничего ты не сможешь. Они замкнулись на памяти о войне, и это естественно и печально…
– А мы с тобой сузились, – вставил я, – один железный век в голове… Как бы на клин не сойти.
– А-а, – протянул Сергей. – Сейчас ты обязательно вспомнишь Овалова… Только я тебе не советую брать его в кумиры. Овалов жил в другое время. Чудак ты, Павел! Да кто же не хотел бы работать так, как он?.. Ты не забывай, что у нас сроки, и ты еще не профессор, которого приглашает на работу Совнарком.
Заскрипели ступени школьного крыльца, и в дверном проеме показалась Анастасия Прокопьевна. Бычихин хотел сказать еще что-то, однако махнул рукой и встал.
– Ладно, не буду тебе мешать, – бросил он. – Надеюсь, ты меня правильно понял?
– Опять про курганы говорили? – спросила Анастасия Прокопьевна, когда вышел Сергей.
– Говорили… – пробормотал я.
Она нахмурилась, прикусив губу, и замолчала. Я приготовился сказать ей, что завтра мы начинаем раскопки. Бычихкна теперь не остановить…
– Бумага-то и вправду есть? – неожиданно строго спросила Анастасия Прокопьевна.
– Есть…
– Ну-ка покажи!
Я достал из полевой сумки открытый лист – право на проведение раскопок. Анастасия Прокопьевна прочитала его, рассмотрела печать и вздохнула.
– Раз так – копайте, – проронила она. – Если государству надо, куда ж денешься…
Готовясь к разговору с женщинами, я решил поклясться, что после раскопок мы приведем курганы в прежний вид, а к насыпанному женщинами вообще не подойдем. На всякий случай я бы уступил второй курган и не стал бы вскрывать его, если не будет большой необходимости.
Все оказалось проще…
И от этого мне стало противно. Казалось, я готовился торговаться, выбазаривать. Мне хотелось извиниться перед ней, сказать что-то успокаивающее и нежное, покаяться в каких-то грехах. Лучше бы она и сейчас крикнула – не трожьте! Не оскверняйте!..
Как хотелось мне отказаться от раскопок и уехать из Еранского, чтобы не висела надо мной тяжесть необъяснимой вины!
Бычихин, как всегда, оказался прав. Бумага с печатью действовала безотказно.
На следующий день с утра мы начали раскопки. Центральный курган разбили на квадраты и уже к обеду под метровым слоем грунта обнаружили первые плиты могил. Мы расселись вокруг раскопа, и скорый на ногу Шкуматов принес чаю. Не терпелось скорее снять плиту и взяться за ножи и кисти, но мы, обжигаясь, пили чай и завороженно смотрели на выступающий из песка контур могилы. Что там? Неизвестная доселе культура или банальный скелет умершего предка?..
Бычихин, ставший спокойным и даже медлительным, лишь только мы сняли дерн с кургана, и сейчас был нетороплив и уравновешен. Только руки чуть подрагивали, когда он подносил горячую кружку к губам. Может, оттого, что алюминиевая припекала пальцы… Полуголый Шкуматов лежал на песчаном отвале и механически пересыпал песок из ладони в ладонь, уставившись неподвижным взглядом в угол раскопа. Запыленное, в потных разводах лицо и солдатские брюки с сапогами делали Ивана похожим на героя какого-то фильма о войне. Стас Кареев сидел на пустом ящике и поигрывал кистью, ловко вращая ее в тонких грязных пальцах. Его кружка, поставленная остывать, накренилась, и струйка чая медленно уходила в песок.
