— Высоков? — удивилась она. — Это ты сейчас с трамвая спрыгнул, как мальчишка? Оштрафуют!
— Пускай штрафуют! Ради тебя я готов заплатить сколько угодно…
— Много не надо, — перебил Валентина шутливый мужской голос.
Он обернулся, перед ним стоял милиционер, возникший, как в сказке возникают духи.
— С вас, молодой человек, всего три рубля за нарушение порядка. Надо бы взять больше, да уж ладно. Вы и так ради девушки чуть не были задавлены.
Лида засмеялась.
Самое ужасное было то, что у него не было трех рублей. Он рылся в карманах и знал, что ничего не найдет, а милиционер терпеливо ждал. Ждала и Лида. Наконец «нарушитель» откровенно признался в своем банкротстве.
— Составим протокол, — с ухмылкой сказал блюститель порядка.
— Не надо, — сказала Лида, — Я заплачу за него «чем угодно и сколько угодно», — и протянула милиционеру трешницу.
Тот засмеялся:
— Ладно уж, идите. Истратьте эти деньги на мороженое. Но на ходу больше не соскакивайте.
Валентин сначала был так смущен случившимся, что не знал, с чего начать разговор. Лида помогла ему в этом.
— Ты мне что-то хочешь сказать? — спросила она.
— Да… Лида, приди сегодня в семь часов вечера в школу.
— Зачем?
— Мне нужно с тобой серьезно поговорить. — При этом он заглянул ей в глаза. Они были спокойны и даже холодны. Уголки губ дрогнули, точно она хотела улыбнуться, но не улыбнулась, а спросила с нотками досады:
— О чем теперь со мной говорить? Война. У меня отец на фронте. Не понимаю… — Она развела руками.
Вечером Валентин на всякий случай пришел к школе. Но прождал напрасно — Лида не пришла. Дома стоял накрытый стол, собрались друзья, близкие. Отец с беспокойством поглядывал на часы. Мать ждала его у калитки.
Проводы были шумные и торжественные. Провожающих было много, раза в три больше, чем отъезжающих. Но Лиды не было. Когда дали команду «по вагонам» и Валентин, со всеми расцеловавшись, на ходу прыгнул в теплушку, за его спиной раздался вскрик:
— Валя!
Он оглянулся. По перрону бежала Лида.
— Валя, что же ты сразу не сказал, что уезжаешь? — выговорила она, запыхавшись.
В это время призывники запели хором: «Уходили комсомольцы на гражданскую войну!» Поезд пошел быстрее. Горечь расставания и вместе с тем непонятный восторг сжали сердце. Валентин набрал в легкие воздуха и крикнул:
— Я люблю тебя, Лида!
Слова песни и шум вагонных колес заглушили его крик.
Лида бежала по перрону, постепенно отставая, ветер шевелил поднятый для прощанья голубой платок. Так и врезался в память любимый образ: высокая девушка с венцом темных кос на голове, с голубым платком в поднятой руке…
Вот и сейчас, сжимая озябшей рукой винтовку, он видел ее, и губы его шептали нежные слова…
Так пробыл он на посту около часа. А потом с ним что-то случилось. Он сразу не понял, что именно. Вдруг все посторонние мысли исчезли, зрение и слух напряглись до предела: неподалеку что-то хрустнуло, и мелькнула тень. Валентин почувствовал, что он тут не один. Сердце забилось тревожно, пальцы до боли сжали винтовку. Остановившись, он некоторое время напряженно всматривался в темноту. «Надо продолжать ходить, — подумал он, — чтобы не спугнуть его». Кого? Этого он не знал, но был твердо уверен, что кто-то с ним рядом и этот «кто-то» — враг. Враг жестокий и сильный.
На «грибке» была кнопка. Нажми ее, и в караульном помещении раздастся звонок. Карнач крикнет: «В ружье!» — и через несколько минут на пост прибудет подкрепление. Но «он», тот, кто лежит в бурьяне (Валентин был уверен, что только в этом небольшом овраге и может скрываться его враг), «он», конечно, видит на фоне неба каждое движение часового и может убежать в темноту. Если не убежит сразу, то убежит после того, как услышит шаги приближающихся караульных. Нет, на кнопку нажимать нельзя. Врага нужно выманить и схватить.
И Валентин снова пошел по кругу. Потихоньку он отвел затвор и бесшумно вогнал патрон в патронник. Вот он вновь поравнялся с тем местом, где впервые ощутил тревогу и, не оборачиваясь, скосил глаза в подозрительную сторону. Казалось, ничего нового не было. Но вот в десяти шагах, под пригорком, появилось какое-то бледное пятно с двумя черными впадинами. Так это же лицо врага!
