Не оглянувшись на Дремова, Нина кивнула ему, и они пошли
Пылал закат, изумрудно зеленело поле, в немом очаровании застыла природа, и лишь чуть слышный шепот листьев леса нарушал тишину. Долго шли молча. Наконец Дремов остановился и через силу выдавил из себя:
— Нина…
Нина тоже остановилась, подняла на него ожидающий взгляд, а Дремов ничего не мог больше выговорить. Он искал и не находил нужных слов. У Нины не хватило терпения, и она заговорила сама {ведь она так долго ждала этой минуты!):
— Вася, неужели?.. Ведь, Вася, я с первой встречи… Ой, что я говорю?!
— Нина, я люблю, я боялся… Я никогда никому не говорил этих слов… Не знаю, как тебе объяснить… Я не могу без тебя…
— Вася, милый…
Раньше Нина проходила это расстояние за час. Теперь им не хватило ночи. Сколько было всего сказано!
На другой день Дремов выслушал нотацию парторга. Слушал и улыбался.
— Удивительно, — пожал плечами парторг. — Его ругают, а он улыбается, как малое дитя!
Потом, словно вспомнив что-то, подмигнул ему и спросил:
— А как, товарищ Дремов, ваши личные дела?
— Женюсь, товарищ парторг, — выпалил Василий. — Вот очередной выпуск курсантов сделаем — и, пожалуйста, на свадьбу.
А через несколько дней началась война. Она не разлучила Дремова и Нину, как разлучила многих, но сразу же вое осложнила. Они вместе получили назначение в школу пилотов, вместе мечтали попасть на фронт. Казалось, все идет хорошо…
И вот свершилось самое страшное. Дремова нет. Роковой день лег в жизни, как ужасный рубеж, как пропасть, отделяя все, что было «до», от того, что «после». И это «до» сейчас казалось чудесной сказкой, где все было красиво и необыкновенно. Да было ли это «до»? Было. Об этом напоминают подаренные генералом перчатки, томик Маяковского, приобретенный еще в школьные годы, и вот эти фотографии Дремова. Это свидетели ее короткого счастья.
«Зачем ты ушел, Вася? — шептали ее губы. — Какое горе, какое горе!»
