Дятлов перевел взгляд на Нину.
— Может быть, тебе съездить к родителям, в Сибирь? — спросил он.
— А кто же с курсантами?
— Но ведь ты… — начал комиссар и запнулся. — У тебя такой вид…
— Не нужно об этом, товарищ бригадный комиссар. Скажите лучше, каковы выводы комиссии по катастрофе?
— Могу рассказать. Комиссия пришла к заключению, что примерно через сорок пять минут после начала полета выпала одна из тяг, газораспределение нарушилось, мотор заглох, и Дремов пошел на вынужденную. Тут он допустил ошибку, не выключив зажигание и не перекрыв бензокран. На пробеге самолет попал колесом в рытвину, скапотировал, и произошел взрыв…
— Остальное я доскажу сама, товарищ бригадный комиссар, — прервала его Нина. — Виновник катастрофы — летчик-инструктор старший сержант Дремов. Он нарушил наставление, которое гласит: «Летчик, идя на вынужденную посадку, обязан перекрыть бензокран, выключить зажигание, по возможности определить направление ветра и, если позволяет высота, развернуться против него». Таково заключение комиссии? Я уже слыхала, как старшина Лагутин «звонит» среди летного состава о найденном в обломках переключателе магнето, который включен на «1+2». И уже многие судят покойного… Что же вы молчите? Или не хотите в моем присутствии присоединиться к этому хору? А я… — она наклонилась к Дятлову и последние слова сказала почти шепотом и с какой-то полубезумной улыбкой: —…а я не верю комиссии. Не верю! — выкрикнула она. — Не такой был Дремов, чтобы… Мы с ним пришли к вам из одного аэроклуба. Он — мой учитель. Мне довелось однажды вместе с ним падать на вынужденную. Видите — коронка? Это памятка о том случае. Сопки и тайга. А здесь степь как скатерть… Я слишком хорошо знаю Дремова, чтобы поверить в его оплошность.
Нина уловила признак смятения в глазах комиссара и добавила:
— Не беспокойтесь: я в здравом рассудке. Впрочем, может быть, это и безумие, но я убеждена, что Дремов не допустил оплошности и в его смерти виновна какая-то внешняя сила. Доказать это я пока не могу, но убеждена, что это так, и буду надеяться, что придет время…
Дятлов слушал ее молча. Обстоятельства катастрофы, тщательно изученные комиссией, казались настолько ясными, что все, в том числе и он, легко уверовали в них. Ведь подобные случаи неудачных приземлений в авиации не новость. А теперь Нина снимает вину с Дремова и перекладывает на неизвестного. Не есть ли это плод ее душевных переживаний? Скорее всего, что так. Сказать ей об этом? А зачем? Может быть, эта мысль, рожденная в бессонные ночи, принесет ей облегчение?.. А может быть, тут и в самом деле замешаны какие-то внешние силы? Есть над чем подумать…
Комиссар встал, прошелся по комнате и, окончательно решив не разубеждать Нину, сказал:
— Твое убеждение так сильно, что, я чувствую, передалось и мне. Мне даже начинает казаться, что такие сомнения были у меня и раньше. Да, да, так и было. Сомнение появилось сразу же, как только я подробно изучил бумаги покойного. Это был очень опытный летчик. Но, Нина, всякое предположение можно высказать официально только при наличии хоть каких-нибудь обоснований. Одной веры в опыт Дремова мало.
Дятлов взглянул на часы. Половина третьего.
— Ну, я пойду, Нина. Обещай мне, что будешь держать себя в руках. Видишь, я даже не утешаю тебя…
— Обещаю, товарищ бригадный комиссар. Я буду работать…
Уже в дверях Дятлов сказал:
— А к Темир-Тепе мы еще слетаем с тобой. Так, неофициально. Ясно?
— Ясно, товарищ бригадный комиссар. Благодарю вас за искреннее участие в моем горе.
В ближайший летный день Дятлов нашел удобный момент для выполнения своего обещания. Он убедил начальника училища, что ему необходимо побывать в воздухе, чтобы получить реальное представление о летном деле. О своем желании научиться летать он пока молчал, чтобы не подняли старика на смех.
Найдя злополучное место катастрофы, Нина посадила самолет и вместе с комиссаром стала тщательно исследовать все вокруг. Ходили долго, но нового ничего не обнаружили. До них здесь побывало много людей, приземлялось несколько самолетов, приезжали грузовики. Большую часть обломков погибшего самолета уже увезли, и только немногие мелкие детали тускло поблескивали в пыли. Часто свирепствующие тут пыльные бури многое уже похоронили, и степь упорно хранила тайну гибели.
