Помолчав немного, она пояснила:
— За нарушение воинской дисциплины вас хотели отчислить в пехоту, а я поручилась за вас… Старшина Лагутин взял себе остальных. Надеюсь, мы с Лагутиным не ошиблись…
Потом Нина Соколова рассказала о себе. Родилась она в 1923 году; сибирячка; семи лет пошла в школу, в семнадцать окончила десятилетку; к тому же времени кончила летную школу аэроклуба и стала инструктором. За вторую половину 1940 года и первую половину 1941 года выпустила две группы курсантов. Началась война, и она добровольно пошла в ряды Красной Армии и на днях получила назначение в эту школу… В комсомоле с 1939 года.
— Станете летчиками, пойдете на фронт, может, и меня вспомните добрым словом. А теперь расскажите коротко каждый о себе. Так как вас много, а я одна, то на всякий случай я запишу… — и она достала из кармана френча записную книжку и карандаш.
Понемногу курсанты оправились от смущения. Вчерашняя белобрысая девчонка в белом платье отодвинулась куда-то в сторону, и ее место прочно заняла другая — девушка в военном костюме со знаками различия старшего сержанта. Перед той курсанты чувствовали себя независимыми, нахальными парнями, перед этой — робкими, неопытными мальчишками. Но лицо этой все время напоминало ту, вчерашнюю. И когда каждый рассказал свою биографию, Сережка не выдержал:
— Простите за нескромность… — он замялся, но, овладев собой, продолжал: — Мы вчера еще заметили — зуба у вас нет и, над этим местом на губе шрам… Это что, на работе лишились?
Нина не уклонилась от ответа.
— Да, это был такой печальный случай. Это еще когда я училась летать. Есть тут старший сержант Дремов (потом вы его узнаете), он был первым моим инструктором… Полетели мы с ним однажды по маршруту, вдруг забарахлил и заглох мотор. Кругом каменистые сопки, крутые, поросшие лесом склоны гор. Верная смерть. Но Дремов не растерялся. Он выключил зажигание, перекрыл бензин и стал планировать. Высота была небольшая, и он так ловко ухитрился посадить самолет, что я, как говорится, отделалась легким испугом да одним зубом…
— А зачем выключать зажигание и перекрывать бензин? — спросил Зубров. — Ведь мотор все равно не работает?
— А чтобы пожара не было. Винт ведь все равно крутится от встречного потока воздуха, магнето, соединенное через привод с коленвалом, продолжает искрить; при вынужденной посадке бензопроводка могла порваться, бензин брызнул бы на искру — вот и пожар, взрыв. Из кабины выскочить не успеешь! А в нашем случае наверняка была бы такая неприятность. Ну, что задумались? Страшный случай вам рассказала? Не бойтесь! Исправность самолета зависит от человека. Будете все своевременно проверять и грамотно эксплуатировать свою машину, любить ее, ухаживать за ней, ничего страшного никогда не случится. Всю жизнь будете летчиками и умрете от старости на печке у внуков.
Все засмеялись. Старость с внуками и печкой представлялась бесконечно далекой, скучной и невозможной.
Ранним утром на окраине колхоза «Кызыл-Аскер», взвизгнув тормозами, остановилась автомашина. Из кузова выпорхнула юная узбечка. Ей подали небольшой саквояж, и она, подойдя к кабине, стала благодарить водителя. Тот обнажил в улыбке ряд белых зубов, сказал:
— На здоровье, дорогая! Ты первая из всех бабочек, какие садятся на мой кузов, поблагодарила меня. Беги быстрее к своему деду, заждался небось.
Машина, взревев, запылила вниз по дороге, а девушка с саквояжем пошла по тропинке вверх — к усадьбе Ляйляк-бая.
В костюме незнакомки была смесь Европы и Азии. Поверх шелкового платья, сшитого по московским модам, расшитый парчой восточный жилет из бордового бархата. Черные, как крыло ворона, волосы заплетены в две тяжелые, тугие косы, спускавшиеся ниже пояса. Косы, видимо, были так тяжелы, что оттягивали голову назад, и это придавало гордость осанке. На голове расшитая парчой тюбетейка. Девушка была совсем юной, на вид ей не больше шестнадцати лет.
После того как она поблагодарила шофера и простилась с ним, выражение веселости исчезло с ее лица, сменившись озабоченностью и грустью. Джамиле Султанова (так звали девушку) вчера проводила на фронт своего отца Джафара. У Джамиле не было матери, не было ни сестер, ни братьев. Отец был самым близким человеком. И вот он уехал на фронт… Многочисленная родня, жившая в доме деда Ляйляк-бая, была непонятна девушке, жила какими-то своими интересами. Дедушка, отец матери Джамиле, религиозный, умный, молчаливый и деспотичный старик, не терпевший в семье ничьих возражений, внушал страх. О его прошлом поговаривали нехорошо.
