Пока он осматривал комнаты — стало совершенно темно и где-то раздался дребезжащий звонок — звук, заставивший бы вздрогнуть более впечатлительного человека. Маевский быстро прошел в комнату, откуда он доносился, отыскал при помощи фонарика телефон, покрытый пылью, поднес к уху трубку и тотчас же узнал вкрадчивый голос синьора Хиоса:
— Ну что? Осмотрелись? Не страшно?
Маевский ответил, что пока не страшно. Хиос помолчал, а потом сказал:
— Итак, вам остается пробыть там четыре часа. Проверим часы. Я буду звонить каждый час. Смотрите, не испугайтесь!
— Постараюсь, — ответил холодно Маевский и положил трубку.
Тьма сгустилась и тишина нависла.
Маевский ходил и сидел, думал сосредоточенно и беззаботно насвистывал. Страх не появлялся. Не было ничего, способного его вызвать. Было только тихо, концентрированной тишиной запущенных мест.
Прошел еще час и Хиос снова позвонил. Выслушал ли?…
Прошел еще час и Хиос снова позвонил. Выслушал короткий рапорт и напутствовал: «Смотрите, не испугайтесь».
От бесплодного сиденья и ожиданья Маевскому стало скучно и захотелось спать… Промелькнула мысль: уж не подшутили ли над ним? Нелепо так сидеть и ждать чего-то страшного. Да и что здесь может страшное произойти? Однако, что значат эти двое мертвых с гримасой ужаса на лице? Если Хиос не врал только. Может, это были бандиты?
В духов Маевский не верил категорически. Может быть, какой-нибудь гад поселился в сыром, заброшенном доме? Какая-нибудь «кобра ди-капелла»? Да, это скорее всего.
Маевский все чаще разглядывал часы, ибо эта история начинала ему надоедать. Один раз, после одиннадцати ночи — послышался шорох и поскребывание. Он вынул «браунинг» и тотчас спросил себя — «Не страшно ли?» И вполне чистосердечно ответил: «Нисколько!» Сделав несколько гимнастических движений, чтобы размяться, он подумал, что уже недолго ждать и с наслаждением подумал о постели и о Мадлене, ожидающей его к позднему ужину. Без десяти минут в полночь позвонил Хиос.
— Все в порядке? Не боитесь?
— Нисколько!
— За все время ничего не случилось?
— Абсолютно ничего…
— Ну хорошо, подождем. Еще десять минут. А за десять минут может многое случиться. Только вы не должны покидать дом ранее полуночи…
— Не собираюсь.
Маевский нетерпеливо прошелся по комнате, застегивая пиджак. Телефон вновь зазвонил:
— Как чувствует себя синьор? Ничего не случилось?..
— Если бы и случилось — я бы не испугался.
— Сейчас без полутора минут полночь. Неужели вы выиграете?
— Очевидно!..
— Ну, хорошо. Я высылаю за вами машину.
Маевский собрался уже положить трубку, но Хиос сказал:
— Постойте минутку! Ко мне зашла синьора Мадлена. Она хочет вам сказать кое-что!
Его жена?
Маевский слушал, что скажет Мадлена. Но единственное, что он услышал, был звук, очень похожий на звук отрывающихся друг от друга губ, и тихий, нервный, грудной женский смешок, который говорил красноречивей клятв верности и пылких слов любовных признаний.
И человек, никогда не знавший страха, испугался.
I
Началось все, собственно говоря, с того, что я владею многими языками… Отец мой — швед, мать — русская. Родился я в России, но война и революция заставили нашу семью переменить эту приветливую, чудесную страну на страны неприветливые, холодные и пасмурные (несмотря на то, что географически они не всегда были расположены в холодном поясе…).
Побывал я, таким образом, во Франции, Германии, на Балканах, в Польше, жил в Италии, скитался по Дальнему Востоку, пока не очутился, наконец, занесенный неведомыми ветрами, в Аргентине, после того, как промышленный кризис принудил меня покинуть Соединенные Штаты, где отец мой, инженер, работал на заводах Рокфеллера в штате Пенсильвания, которому продал за копейки секрет своего изобретения утилизации нефтяных отходов.
Аргентина!… Сказочная страна: солнце, пальмы, белые «панамы», танго и коктейль «Поцелуй Изабелиты»… Чудесный край!
Однако для того, кто только что женился на хорошенькой аргентинке, последовательно остался без работы (ибо банк, в котором я служил — прогорел) и жена чья тяжело захворала, — Аргентина теряет все свои привлекательные черты и становится… ну, просто — «искушением св. Антония»… А все это наделал тот же треклятый торгово-промышленный кризис, который преследовал меня и в Аргентине. Акционерные товарищества лопались, как мыльные пузыри, банки — горели, фермеры — становились нищими. Заводы и фабрики останавливались, безработица охватила всю страну, да и не одну только… Самоубийства приняли размер эпидемии. Кофе, знаменитое кофе «Мокка» — топили в море, пшеницу сжигали в топках пароходов, маслом удобряли землю, неизвестно для чего, правда, ибо в такой ситуации — землю нужно искусственно истощать, чтоб понизить урожайность, а мы — мы не имели куска хлеба. Днем я бегал в поисках работы, ночью сидел у изголовья кровати моей маленькой больной Кармелы.
