Читатель, знакомый с манерой письма Философов — манерой традиционной, которой мы стараемся подражать, чтобы наши писания объясняли древних авторов, а те, в свою очередь, служили для нас ориентиром, — без труда поймёт, что именно герметические Философы понимают под своими сосудами, ведь те символизируют не только два вещества (matières) — вернее, одно на двух этапах эволюции — но и сами два пути (deux voies), где эти вещества (corps) используются.
Первый из этих путей, где прибегают к искусственному сосуду, длинный, трудоёмкий, неблагодарный, доступный лишь богатым, но, несмотря на значительные расходы, более распространённый, потому что его чаще предпочитают описывать наши авторы. На нём основывают свои рассуждения алхимики, на нём строятся теоретические посылки Делания. Он требует непрерывной работы в течение двенадцати-восемнадцати месяцев и исходит из предварительно обработанного естественного золота, растворённого в философском меркурии с последующей варкой в стеклянной колбе (matras). Это и есть сосуд для почётного употребления, для работы с такими ценными веществами, как активированное золото (or exalté) и ртуть Мудрецов (mercure des sages).
В случае второго пути требуется лишь большое количество дикой земли, стóящей так мало, что в наше время и десяти франков достаточно, чтобы обрести всё необходимое в избытке. Это — земля и путь бедняков, простых и скромных, которых естество восхищает даже в самых жалких своих проявлениях. Способ несложный, алхимик лишь присутствует, так как таинственная работа совершается сама собой и оканчивается через неделю, самое большее — через девять дней. Процесс, незнакомый большинству алхимиков-практиков, полностью протекает в тигле из огнеупорной глины. Этот путь великие Мастера называют женской работой (travail de femme) или детской игрой (jeu d’enfant), именно к нему применяется известное герметическое правило: una re, una via, una dispositione (одно вещество, один сосуд, одна печь). Таков наш глиняный сосуд (vase de terre), всеми презираемый, простой, сосуд для всеобщего употребления, «который у всех перед глазами, ничего не стоит и есть у каждого, но который нельзя опознать без откровения свыше» (Фулканелли. Философские обители. — М.: Энигма, 2004. С. 346–347).
(XLIV) Художник Илия, Мастер Элиас — с одной стороны, библейский пророк. В то же время это не столько поддающееся исторической атрибуции имя, сколько иероглиф. В определённом смысле оно означает то же самое, что и Гермес. Адепты алхимической науки часто назывались избранниками Илии. И это неслучайно, поскольку имя Илия и слово избранник в ряде европейских языков созвучны (например, фр. élu, исп. elegido, англ, elect, нем. Elite).
Александр Дугин даже выдвинул гипотезу о существовании некоего типологического ордена Илии (Дугин Александр. Орден Илии // Конец света. Альманах «Милый Ангел». — М.: Арктогея, 1998). Отметим, именно «типологического», а не «исторического».
Если предельно упростить мысль Дугина, то орден Илии — это смесь манифестационизма и креационизма. Тот и другой представляют собой две метафизические позиции. Первая из них подразумевает creatio ex Dei (например, индуизм, буддизм, европейское язычество), тогда как вторая — creatio ex nihile (например, талмудический иудаизм, суннитский ислам, протестантизм и, отчасти, католичество). Аутентичное христианство провозглашает отказ и от того, и от другого: здесь «несть ни еллина (манифестациониста), ни иудея (креациониста)». В ордене Илии наблюдается ситуация контрарная: здесь «есть и еллин, есть также иудей». В качестве исторических примеров можно было бы назвать еврейскую каббалистику, суфизм, александрийский гнозис, масонство, наконец, русское хлыстовство.
Илия, как и Енох, фигуры особо почитаемые представителями ордена Илии, поскольку и тот, и другой были взяты на небо в теле. Здесь есть над чем подумать. Торжество совершенного человека (сверхчеловека) в рамках ордена Илии представлялось торжеством над естественным человеком, над тварностью и пределом.
Учение алхимиков также типологически принадлежит этой метафизической позиции, хотя исторически чаще всего получалось так, что алхимики были вынуждены прикрываться креационистской риторикой. И если в случае католичества (Запад) и суннизма (Восток) это было возможным, то в случае восточного христианства, претендующего на безусловную тотальность, привилегированное прежде сословие
