Несколько последующих дней прошли без особых происшествий. Продолжалось следствие по делу о голубой папке профессора. Капитан милиции опрашивал каждого в отдельности: «Что? Где? Когда? Почему?» Я рассказала обо всем без утайки, как на исповеди, Мацек тоже. Этим все и закончилось. О сути дела мы знали столько же, сколько и до начала следствия.
Тем временем вновь установилась хорошая погода. Область низкого давления переместилась со Скандинавии далеко на восток. «Пан Ветерок» все чаще улыбался с экрана телевизора, обещая телезрителям только высокое атмосферное давление, а мы с Мацеком умирали от любопытства.
В понедельник я встретила в кафе «Янтарь» пана Коленку, и виолончелист пригласил нас на прощальный прием. Мне казалось, что пан Коленка изменится до неузнаваемости, что человек, выигравший пятьсот тысяч злотых, после такого события должен выглядеть совсем по-другому. А он выглядел по-прежнему, только разве казался чуть более озабоченным.
— Приходите ко мне после полудня, — предложил он, протирая стекла очков, — устроим небольшое пиршество в честь пана профессора.
— И в честь вашего выигрыша, — добавила я.
— Об этом можно и не говорить. — Пан Коленка махнул рукой. — Сам не знаю, что буду делать с такой кучей денег.
— Вам не стоит беспокоиться об этом, — утешила я его. — Ваша жена, наверно, что-нибудь придумает.
— Конечно, конечно, — согласился он. — Теперь она будет знать, что с ними делать, а раньше сердилась, когда я заполнял билеты.
— А как идет следствие? — поинтересовалась я.
— Я как раз иду в милицию для последнего разговора. Надеюсь, что сегодня после полудня я смогу вам все объяснить.
Мы с трудом дождались назначенного часа и тут же бегом помчались на Пасечную. Интересно, что стена, развалины, башня выглядели уже не так таинственно, как за неделю до этого. Что-то в них изменилось, что-то безвозвратно ушло. Не хватало, быть может, калеки на инвалидной коляске, пани Моники — умелой актрисы, хотя она никогда и не выступала на театральных подмостках, и элегантного Франта с незажженной трубкой в зубах. После их внезапного бегства исчезли, пожалуй, из этих обветшавших стен все привидения и духи, и остались только сами стены.
И пан Коленка, хотя и выиграл полмиллиона, остался добродушным паном Коленкой, так как, открывая на наш стук двери, он обрадовано закричал:
— Как хорошо, что вы пришли, мои милые! Как раз бобы уже почти готовы. — И, обращаясь ко мне, добавил: — Наконец могу пригласить тебя на бобы, которые тебе тогда не пришлось попробовать.
Мацек подтолкнул меня локтем в бок.
— Ничего себе пиршество!
Но Мацек, как обычно, ошибался. Войдя, мы увидели богато накрытый стол, на котором было все, чего могла пожелать душа: шоколадный торт, черносмородиновое желе, великолепные вафельные трубочки с кремом, превосходные фирменные шоколадки от Ведла, земляника со сметаной, а на электроплитке варилось просто фантастически ароматное какао. Настоящий пир!
Сознаюсь все-таки, что больше всего я радовалась бобам, зная, что пан Коленка готовил их специально для меня.
Ситуация выглядела довольно смешно: пан Коленка готовил бобы, на столе нас дали всевозможные лакомства, а мы сгорали от любопытства — не терпелось узнать, что показало расследование… Никто из нас двоих не отваживался прямо спросить об этом. Наконец, я не выдержала:
— Интересно, что же выяснилось на следствии?
Приподняв крышку, пан Коленка заглянул в кастрюлю с бобами.
— Кажется, доходят… почти готовы…
— Замечательно, но кем, например, был тот «швед», который разговаривал по-немецки?
Пан Коленка помешал бобы ложкой.
— Через минуту будут готовы.
— Чудесно, я обожаю бобы, но умираю от любопытства: поймали или не поймали Франта?
Виолончелист потянулся за солонкой.
— Нужно еще чуть-чуть подсолить.
И тогда Мацек, не выдержав, бесцеремонно выпалил:
