В пестрой череде традиционных развлечений святочной недели – балов, маскарадов, театральных премьер, ярмарок и народных гуляний – весьма красочно, а иногда и развязно описанных скользкими борзописцами и солидными фельетонистами в газетах, не осталось незамеченным и одно грустное событие. Несмотря на ранний утренний час – едва начинало светать, – 30 декабря около дома Ордынских собралась группа зевак, вскоре превратившаяся в довольно внушительную толпу. Обыватели, проживающие в Адмиралтейской части, редкие случайные прохожие, вездесущие газетные репортеры и даже вполне приличные господа, подъехавшие в такую рань на Большую Вельможную в собственных экипажах, чтобы проводить князя в последний путь, наблюдали странную картину.
В доме не оставалось ни одного темного окна, яркие пятна электрического света ровными прямоугольниками ложились на заснеженный двор, дрожащие отблески двух догорающих костров, разложенных около крыльца, и доброго десятка факелов, установленных вдоль широкой подъездной аллеи, ближе к дому, создавали причудливую игру света и теней. Сквозь чугунные узоры ограды, щедро украшенной вензелями Ордынских, хорошо просматривался парадный двор особняка, уставленный крытыми повозками, санями, экипажами. То и дело из распахнутых дверей появлялась прислуга с коробками, сундуками, узлами, чемоданами самых разных размеров. Слышалась русская речь вперемешку с какой-то тарабарщиной. Полное равнодушие непосредственных участников действа к собравшейся толпе усугубляло ощущение таинственности и призрачности происходящего.
Наконец сутолока улеглась, двор опустел, все ушли в дом. Некоторое время спустя огромные дубовые двери открылись и появилась мрачная процессия – впереди шел священник с кадилом в руках, его сопровождали певчие. Следом несколько мужчин в траурной одежде вынесли массивный гроб, покрытый тяжелым покрывалом с золотыми кистями, сверху покрывала лежали еловые ветки. За гробом тянулась скорбная вереница мужчин и женщин.
Гроб установили на колесницу, запряженную шестеркой лошадей цугом, с султанами на головах, на лошадей были накинуты сетчатые попоны с серебряными кистями. Только после этого из дверей особняка вышла укутанная с головы до ног в меха женщина, ее лицо скрывала плотная креповая вуаль. Бережно поддерживаемая под локоть высоким господином, она сошла по ступеням на промерзлую землю. Остановилась, помедлила, что-то шепнула спутнику, он шагнул в сторону, она повернулась лицом к дому и низко ему поклонилась. Затем, не глядя ни на кого, все так же бережно поддерживаемая высоким господином, прошла к старинной карете, на дверце которой в свете факела сиял княжеский герб. Ее спутник помог ей усесться в карету и последовал за нею. Остальные участники процессии, всего человек двадцать, расселись по саням и экипажам. Во дворе остался только хмурый старик в ливрее швейцара.
Невольным свидетелем этой финальной сцены стал и доктор Коровкин, отправляющийся в клинику на встречу с приезжим медицинским светилом. Клим Кириллович видел, как швейцар подошел к воротам, отпер их и открыл дорогу печальному кортежу. Зеваки чуть-чуть потеснились, но не оставляли попыток разглядеть тех, кто находился в экипажах. Особенно их привлекала карета, в которой скрылась вдова князя. Нахальные репортеры, некоторые и с фотоаппаратами, лезли чуть не под ноги лошадям. Минуя толпу, вереница экипажей и повозок выехала на Большую Вельможную и стала удаляться по направлению к Московскому тракту.
Не стесняясь в выражениях, прибегая к тычкам и пинкам, хмурый швейцар с трудом закрыл неприступные ворота, скорым шагом прошел по центральной аллее, поднялся по ступеням и, заперев двери, исчез в особняке. Представление кончилось. Народ начал расходиться, судача и сплетничая.
Доктор, приостановившийся на противоположной стороне улицы, еще раз посмотрел на опустевший особняк и устремился своей дорогой. Он не обратил внимания на двух мужчин в гороховых пальто, задержавшихся у ворот в тщетной попытке закурить: плохо слушавшимися от мороза пальцами они прикрывали вспыхнувший на секунду огонек, но он гас. В какой-то момент один из мужчин повернул низко опущенную голову и скользнул взглядом по фигуре доктора, но доктор уже продолжил свой путь и не заметил неприятного движения.
