Толпа гномов вывезла на каток совсем удивительную повозку – на крылатом коньке помещался крохотный мальчик, одетый в белоснежный костюм. В руках его развевался огромный флаг с надписью «XX век».
Среди конькобежцев и конькобежиц, появившихся вслед за аллегорическим XX веком, возникла какая-то сумятица. Прынцаев забеспокоился, вскоре к нему подбежал какой-то озабоченный молодой человек, они пошептались, и, обернувшись к барышням Муромцевым, Прынцаев огорченно произнес:
– Увы, увы! Я вынужден раскланяться, дела, но вы непременно приходите первого, будет красиво, вечер, огни, фейерверк, приходите, Брунгильда Николаевна, Мария Николаевна, и вы, Клим Кириллович.
Оставленные Прынцаевым, они еще некоторое время наблюдали за происходящим на катке. Мура радостно повизгивала при каждом удачном пируэте очередного конькобежца, теребила Клима Кирилловича за рукав... Впрочем, увлеченность увиденным не помешала ей рассказать Климу Кирилловичу, что отец, Николай Николаевич, обещал показать ей (тайно, конечно, через щелочку) один мистический обряд. Ни для кого не секрет, что многие выдающиеся люди, начиная с Радищевa и Пушкина, были масонами; до сих пор в Петербурге есть немало лож и обществ, в котoрых совершаются древние таинственные ритуалы отец, наверное, наконец-то понял, что интерес Муры к мистическим явлениям не детская забава, решив приобщить ее к сокровенному знанию.
Когда Клим Кириллович и барышни Муромцевы вышли из сада, предприимчивый извозчик быстро подогнал маленькие санки с низенькой спинкой, куда они уселись, решив, что возвращаться домой рано и надо насладиться коротким зимним днем в полную меру.
Клим Кириллович приказал извозчику ехать на Невский проспект. Там царила толчея, куда большая, чем в обычные дни. Меж разномастных экипажей встречались роскошные тройки с веселящимися компаниями. Лихо направляемые кучерами в русских кафтанах и шапках с павлиньими перьями сани, расписанные цветами и петушками, казались Климу Кирилловичу символом уходящей эпохи. Богатые дома и правительственные здания украшали газовые и электрические вензеля: и с коронами, и составленные из первых букв имен членов царствующей фамилии, и с надписью «XX век», – загоревшись ближе к вечеру, с наступлением темноты, они явят собой эффектное зрелище.
– Доктор, – Мура повернула оживленное личико к Климу Кирилловичу, – а что с младенцем, которого вы вынимали из витрины?
Неожиданный вопрос девушки застал Клима Кирилловича врасплох, и он машинально ответил:
– Его похоронили на Волновом кладбище.
– Поехали туда.
– Мура, ты шутишь, – попробовала образумить сестру Брунгильда.
– Нет, конечно. Клим Кириллович обещал мне...
Мура уже не помнила, что никаких обещаний Клим Кириллович ей не давал.
«А что, действительно, не поглядеть ли на могилку несчастного младенца? Все-таки и я имею к его душеньке какое-то отношение», – подумал Клим Кириллович, готовый склониться к просьбе Муры. Но требовалось получить согласие Брунгильды, а она не любит потакать слабостям младшей сестры. К его удивлению, Брунгильда не возражала, прогулка в санях явно доставляла ей удовольствие.
Когда выехали на Лиговку, электрические фонари сменились на газовые, праздничное убранство почти исчезло. Промелькнула многоярусная колокольня Крестовоздвиженской церкви с выразительным шпилем. Миновали Обводный. Вдоль улиц, заваленных неубранными сугробами, жались друг к другу деревянные домишки с неопрятными дворами, маленькие лавчонки, трактиры, чайные. Доктор пожалел, что повез барышень сюда, на окраину, в «грязное пятно на краю Петербурга». Курская, Прилукская, Растанная... Извозчик свернул к Волкову кладбищу, и вскоре санки остановились у ворот.
Велев извозчику ждать, Клим Кириллович взял под руки притихших барышень. Подбирая руками юбки, подбитые тесьмой, девушки шли по расчищенным дорожкам пустынного кладбища, стараясь держаться поближе к Климу Кирилловичу.
Тишина кладбища являла разительный контраст праздничному и шумному Юсуповскому саду, радостной суете центральных улиц. Грустный вид надгробий и крестов, покрытых толстыми шапками снега, каменные изваяния скорбящих людей и ангелов невольно заставляли сердце сжиматься. Огромные черные деревья, беспорядочно возвышающиеся вокруг, протягивали к примолкнувшим путникам голые ветки – иногда они вздрагивали, бесшумно взлетали потревоженные вороны, роняя с веток снежную ласковую осыпь белого праха. Румянец сошел с лица Брунгильды, она дрожала, и дрожала не от холода. Напряженно молчала и Мура. Спускались сумерки, задул несильный, но неприятный ветер. Клим Кириллович усомнился в разумности предпринятой ими прогулки. Сразу стало понятно: найти безымянную детскую могилку без посторонней помощи невозможно... Смотритель кладбища, худой мужичок в высоких сапогах и черненом полушубке, повел их по узенькой притоптанной тропинке в дальний угол погоста. Удивленно поглядывая на странных посетителей, он сказал им, что за сиротской могилкой присматривает какой-то монах Авель с Подворья Благозерского монастыря, кажется, он и сейчас там.
