Решив так, он смирил свою гордость и сказал посланцу:
— Я иду с тобой. Веди меня.
Когда Чанакья вошел, монах поднялся с места, чтобы приветствовать его, и снова предложил брахману трапезу. Чанакья опять заколебался и ответил:
— Монах, будет лучше, если ты укажешь мне, где можно достать хлеб и другую снедь, — может быть, пошлешь человека, который покажет мне лавку. У меня есть деньги, и я смогу купить себе еду. Не утруждай себя. Я и так в неоплатном долгу перед тобой за то, что ты сделал для меня. Ведь я не в состоянии ответить тебе такой же услугой. А помощь следует принимать лишь тогда, когда сам можешь ее оказать.
Монах слегка улыбнулся и сказал:
— Благородный брахман! Справедливы твои речи. Но от доброхотного даяния, особенно от сырой пищи[43], отказываться грех. Гаутама Будда учит нас, что услуга гостю — первейший долг и первейшая добродетель. Ты здесь чужой, и сейчас уже негде тебе раздобыть для себя пищу. Так прими же эти овощи и плоды. Это тебя ни к чему не обязывает. Я вовсе не собираюсь препятствовать тебе поступать завтра так, как ты захочешь. У меня лишь одна просьба: пока ты останешься в Паталипутре, позволь мне помогать тебе. И не стесняйся спрашивать все, что тебе нужно. Я следую наставлениям благостного Будды, а потому действую без корысти.
После этих слов монаха Чанакья смирился. Он взял немного кореньев и плодов и ушел на берег пруда, там приготовил еду, а после трапезы предался размышлениям о дальнейшем. Так наступило время заката, в храмах зажгли светильники.
Он сказал себе, что пришел в Паталипутру не для своего благочестия. Что толку сидеть здесь одному? Нужно искать уязвимые стороны самого раджи, узнавать, кто его тайные недоброжелатели и что надо сделать для того, чтобы повернулись против него людские души.
Главное сейчас — разузнать о внутренней жизни Магадхи, понять, как обстоят дела в государстве, и тогда только браться за дело. Так почему бы не начать с этого самого монаха? Буддисты наверняка лелеют надежду вовлечь в свою веру и царскую семью. А уж монах обязательно должен знать, что творится в царском доме. «Придется забыть пока о брахманском достоинстве, — сказал себе Чанакья, — если я хочу получить трон Магадхи для своего воспитанника. Военные хитрости пристали скорее природе кшатриев, а я брахман. Но мой ученик — кшатрий, и я должен руководить им. Ради пользы дела придется поступиться долгом брахмана. Какой смысл отказываться от общения с монахом? Наоборот, отправлюсь-ка я теперь же побеседовать с ним. Может быть, узнаю что-нибудь полезное для себя». И Чанакья пошел в монастырь.
Монах принял его, усадил на почетное место. Вскоре после начала беседы Чанакья уже подробно расспрашивал о министрах, о знати, о брахманах — приближенных раджи. Монах решил, что брахман хочет попасть к царскому двору и ищет к этому пути. Он охотно рассказал, что делается при дворе, и сообщил, что среди знати, близкой к влиятельным кругам, есть его тайные ученики и что он рад будет посодействовать брахману, чтобы ввести его в совет раджи. Чтобы скрыть свою истинную цель, Чанакья сделал вид, будто очень обрадован и что это и будет исполнением его желаний. Заметив, что стало уже поздно, он поднялся, чтобы уйти к себе, но монах дружески его задержал:
— Не спешите, посидите еще. У меня нет сейчас никаких дел. Расскажите мне о себе, — попросил он.
И Чанакья остался. Но тут появилась женщина. Почтительно поприветствовав монаха, она сказала:
— Благостный Васубхути! Я пришла к тебе с большой просьбой. Великая забота у меня. Полмесяца хранила я в душе эту тайну, но сегодня решила рассказать тебе все и спросить совета.
— Дочь моя Вриндамала, — ласково сказал монах, — вижу, что забота совсем иссушила тебя. Что случилось? Здорова ли Мурадеви?
Пришедшая встрепенулась и поспешно отвечала:
— О благостный, телом совсем здорова Мурадеви, но безмерно больна духом. С того дня, как объявлен был наследником принц Сумалья, не знает покоя ее душа.
Чанакья хотел было встать и уйти, чтобы не мешать женщине, но при упоминании имени Мурадеви задержался, надеясь услышать что-нибудь о семейных делах раджи; когда же произнесено было имя Сумальи и сказано, что из-за возведения его в титул наследника предалась отчаянию одна из жен раджи, брахман решил, что ничто не мешает ему остаться, и весь обратился в слух, чтобы узнать, что скажет теперь Васубхути и что еще поведает Вриндамала.
