Только от матери сильно попало ему, так как для змея он откромсал изрядный кусок только что натканной ею холстины.
Но это не остановило юного изобретателя.
Этот змей и обратил на него внимание Артемия Никитича. Он призвал мальчика к себе, смотрел, как летал змей, причем маленькая Настенька хлопала крошечными ручонками и визжала от удивления и восторга.
Артемий Никитич взял мальчика на боярский двор, и с той поры Сенька стал товарищем игр Настеньки.
Почти целыми днями пропадал там Сенька.
Он делал для Насти чудные кораблики, которые бегали по пруду во дворе как живые. Сеня хитро устраивал руль, искусственные весла, потом как-то навертывал бечевку, быстро дергал ее, весла вертелись, и кораблик плыл сам собою, разбрызгивая воду.
Как-то Артемий Никитич позвал его к себе и показал ему чудные книжки. Чего-чего там не было! Были нарисованы корабли с веслами в три ряда, птицы, сделанные из дерева и железа, что могли подниматься с земли и летать.
Жадными глазами смотрел на них мальчик и потом говорил Насте:
— Вот и я сделаю такую птицу, сядем мы с тобой и полетим, полетим…
— Сделай скорей, — просила Настя.
И Сеня принимался за работу, но птицы его не летали.
А чудные книги были на странном, непонятном языке.
Все чаще и чаще просил Сеня посмотреть эти картинки, и однажды, пораженный жаждой знаний в этом худеньком ребенке, Артемий Никитич не выдержал и шутя сказал:
— Хочешь, я научу тебя читать эти книги?
У мальчика даже глаза загорелись.
Шутя, Артемий Никитич показал ему несколько латинских букв и был поражен, когда почти тотчас же Сенька запомнил их.
Это заинтересовало Кочкарева. Он показал еще и еще и с удивленьем увидел, что мальчик уже умеет читать по-латыни. Особенно интересовала мальчика книга, где были изображены искусственные летающие птицы. Книга была большая, в пергаментном переплете, и восторг Сени не знал предела, когда он смог разобрать ее название и самостоятельно, с трудом, прочел: «De motu animalium» — это был изданный в 1680 году трактат знаменитого математика-физиолога Борели «О движении животных».
Время шло, и Артемий Никитич только дивился необычайным успехам поповского сына. Незаметно Сенька овладел латинским языком, умел указать на глобусе и моря, и чужие земли, прошел и грамматику Старицкого, и арифметику Магницкого, и Евклидову геометрию, переведенную по приказу царя Петра под его личным досмотром.
И целыми часами иногда сидел юноша над родной рекой, и казалось ему не раз, что словно растут у него невидимые крылья и уносят его высоко, высоко, как нового Икара, в солнечные страны.
Любил он слушать и рассказы деда Прохора о славном атамане, что летал на своей зачарованной кошме.
И тесно становилось ему в родном углу.
С течением времени изменилось к нему и отношение Кочкарева, яснее обозначилась разница между родовитым дворянином и поповским сыном. Он уже не чувствовал себя свободно в боярском доме, хотя Артемий Никитич продолжал благоволить к нему. Часто вздыхая, старик говорил:
— Эх, Сеня, жаль, что не дворянин ты, далеко пошел бы. Надо было тебе родиться пораньше, не пропал бы ты при Петре Алексеиче, тот не посмотрел бы, что ты незнатного роду.
И когда Сеня подрос, Артемий Никитич как-то словно перестал интересоваться им, и Сеня не успел изучить, как мечтал, еще французский и немецкий языки.
Настенька выросла и тоже как будто избегала его. А это было ему больнее всего. Сам он чувствовал, что не пара ей, а все-таки…
И часто честолюбивые грезы сжигали его. Разве не могут осуществиться детские мечты, когда он хотел на большой птице улететь с Настей?
Разве не может он сделать что-нибудь такое, что даст ему славу, богатство, знатность, поставит его высоко-высоко над всеми. Не осуществится ли тогда сказка, где всеми осмеянный Иванушка-дурачок завоевывает и царство, и красавицу царевну?..
Он дольше и упорнее оставался в одиночестве. Заметно избегал дома Кочкарева. Устроил себе в глубине отцовского огорода дощатый сарайчик, тайну которого ревниво оберегал, и целыми днями сидел там взаперти и что-то мастерил. Летом он частенько и ночевал там, а уходя запирал дверь на тяжелый висячий замок. Два года тому назад умер его отец.
