Чертанов выслушал объяснение хумаха и перевел:
– Он говорит, что это искусство для избранных. Не все понимают.
– Авангард, короче, – перебил Колобков. – Спасибо, не надо.
– Петя, а тебе что, не нравится авангардное искусство? – поинтересовалась Зинаида Михайловна, тоже перебирающая атолановые ткани.
– Зинулик, не нервируй меня, – отмахнулся упарившийся муж. – Авангард – это не искусство.
– Как не искусство? А что же тогда?
– Говнопись, – обрубил Колобков. – Искусство – это то, для чего нужен талант, мастерство и большое старание. А картинку Малевича нарисует даже трехлетний ребенок. За пять минут.
– Ну и что с того? Это не аргумент, Петя.
– Не аргумент? – хмыкнул Колобков. – Ладно, вот тебе аргумент. Искусство – это то, что доставляет радость уму или сердцу. А эта мазня ни хрена не доставляет. Я вообще не понимаю, что там нарисовано.
– Петя…
– А что, я неправ? Может, я просто старый тупой дурак, но я бы этих авангардистов пинками гнал со всех выставок. Малюют, как курица лапой, да еще корчат из себя невесть что.
– Петя, ну это просто не все понимают, – попыталась урезонить мужа Зинаида Михайловна. – Не для толпы. Некоторым очень даже нравится…
– На всякое дерьмо найдется свой копрофаг, – отрезал Колобков. – И нечего меня толпой обзывать. Еще Ленин сказал, что искусство принадлежит народу. А Ленин зря не скажет, он мужик умный был. Вон у Айвазовского картины или у Репина – ведь все ж понимают. Профессор пройдет – залюбуется, гопник пройдет – залюбуется. Вот это я понимаю искусство – чтоб всем нравилось, чтоб все понимали. А не только… некоторые. Хы-хы.
– Ограниченный ты все-таки человек, Петя, – поджала губы супруга. – Права была мама…
– Так, вот про это не надо! – встревожился Колобков. – Не нужно тут вспоминать… всякие гадости. А то еще явится.
– Вы, Петр Иваныч, я гляжу, совсем обнаглели, – возмутилась Зинаида Михайловна. – Мало того, что маму мою какому-то папуасскому вождю в жены отдали, так еще и разговариваете о ней, как о нечисти какой-то!
– Зинуль, а ты чего это на «вы» вдруг? – испугался Колобков. – Если я где неправ был, так ты меня извини. Не со зла.
– Ладно уж, – смилостивилась супруга.
– А если тебе эта расцветка так сильно понравилась, так давай сейчас хуймяка назад воротим. Куплю я у него весь рулон – бери его себе на здоровье. Платье сошьешь или еще чего…
– Да не собираюсь я носить такое уродство! Хочешь, чтобы на меня пальцами показывали?
– Ну нет, так и нет, – примирительно сказал Колобков. – Эй, эй, стоять! Геныч, цапай вон того щекастого!
В воздухе словно промелькнула черная молния. Раздувая ноздри, Гена с легкостью изловил крупного хумаха. Тот, нисколько не протестуя, невозмутимо уставился на Колобкова большими влажными глазами.
– А ну, выворачивай щеки! – протянул пухлую ладонь бизнесмен.
Висящий в руках здоровенного телохранителя хумах сделал вид, что не понимает, о чем речь.
– Я к вам обращаюсь, товарищ хуймяк! – настойчиво повторил Колобков. – Немедленно верните мои вещи! Серега, переведи ему!
Чертанов скучным голосом принялся объяснять хумаху, что Петр Иваныч требует вернуть украденное. Тот какое-то время отнекивался, но потом все же раскрыл рот, выплевывая два «самозатачивающихся» ножа и еще какую-то ерунду.
Подобное происходило уже неоднократно. Хумахи не испытывают никакого уважения к чужому имуществу. Для них собственность – это то, что ты хорошо заныкал в своей кладовой или защечных мешках. А если что-то лежит на виду и не слишком строго охраняется – это общее, это можно брать с чистой совестью. Отвернись на секунду – и хумах мгновенно запихнет приглянувшуюся вещь за щеку.
Колобков даже установил на яхте круглосуточную охрану, чтобы отгонять мохнатых воришек. Правда, будучи уличенными, они никогда не протестуют, покорно принимая ругань и даже битье. Этот народ отличается мирным характером – ссоры редки, до драк дело почти никогда не доходит.
Хотя пацифистами хумахов тоже не назовешь. Только вчера земляне были свидетелями жестокой расправы над местным задирой. Тот, будучи выше и сильнее среднего хумаха, постоянно становился инициатором конфликтов – грубил прохожим, отбирал вкусности, приставал к девушкам, вламывался в чужие норы. В конце концов терпение общины лопнуло. Обычно миролюбивые грызуны собрались целой оравой, всыпали хулигану по первое число и приказали убираться на все четыре стороны.
