Рональд Хольст рассказывает, что тогда преподаватель приходит в семейную усадьбу и просит встречи с мадам Лагерфельд:
«Он говорит ей: „Мне нужно поговорить с вами о вашем сыне. Его длинные волосы — это непорядок“. В ответ на что [Элизабет], сорвав с него галстук, бросила его ему в лицо и сказала: „Видимо, вы все еще нацист!“»>14
Мать, презирающая Гитлера и его режим, поддерживает Карла. Превратившийся в фюрера маленький капрал — человек не их круга. Его идеологи и сановники тоже, ведь они превратили нацию в огромную машину для уничтожения женщин, детей, стариков, инвалидов и всех, кого общество считает «паразитами» или «недочеловеками», выражаясь терминами Третьего рейха.
Нацизм — это абсолютное отрицание моральных ценностей, привитых Карлу и его сестрам. За исключением нескольких анклавов, подобных имению Биссенмор, такое мировоззрение, по правде говоря, не разделяется на берегах Балтики. По мнению деревенского и консервативного общества Шлезвиг-Гольштейна, нацистская пропаганда обещает освобождение от мелких помещиков, символом которых служит семейство Лагерфельд. Крестьянские сыновья обволакивают покровом ненависти младшего из семьи Лагерфельд. Он не такой, как они. Он читает. Он мастерит одежду для своих кукол. Он рисует.
Несмотря на строгость и иронические замечания, Элизабет осознала исключительность своего сына, перекликавшуюся с ее натурой. Оба они в глубине души крайне чувствительны и несчастны в этом загнивающем мире, пытающемся с грехом пополам противостоять апокалипсису. «Моя мать до смерти скучала, я же мечтал лишь об одном — как можно скорее выбраться отсюда»>15. Она поощряет то, что отличает его от других. «Когда я спросил у матери, что такое гомосексуализм, она ответила: „Это как цвет волос. Ерунда, в этом нет никакой проблемы“. Мне повезло, что у моих родителей были очень широкие взгляды на мир»>16.
Итак, Карл хочет уехать. На первом этапе — вернуться в Гамбург вместе с родителями. Их квартал чудом уцелел под бомбардировками.
Диор в Германии, аромат Парижа
Позднее, в 21.00, состоится большой торжественный вечер. Но сейчас женщины из приличного гамбургского общества, некоторые в сопровождении мужей, с удовольствием пьют чай, сидя в мягких креслах одного из просторных салонов отеля Esplanade. Сейчас, в декабре 1949 года, они дожидаются манекенщиц, которые должны представить осенне-зимнюю коллекцию следующего сезона, созданную по рисункам великого кутюрье Кристиана Диора.
«В ту пору это было невероятное событие. Диор […] — это была звезда, сиявшая на небосводе моды намного ярче, чем все остальные»>1, —
уточняет Жани Саме. В 16.00 наконец начинается показ, организованный женским журналом Constanze. Все взгляды обращены на роскошные белые, потом черные длинные туалеты, доходящие до щиколоток. Меховая пелерина сменяется длинным темным манто. Эти танцующие шаги, приглушенные толстым ковром, по которому изящно проходят друг мимо друга модели, сопровождают аплодисменты. Среди зрителей — Карл, который сопровождает свою мать.
У него на глазах оживают картинки из модных журналов, которые он внимательно разглядывал в своей комнате. В шестнадцать лет он с изумлением открывает для себя, что красота не привилегия прошлого, а, возможно, утонченность его времени. «Показы высокой моды были очень традиционными, — добавляет Клод Бруэ, еще одна великая журналистка, писавшая о моде, — но также зрелищными. Манекенщицы, которых очень строго объявляли по номерам, дефилировали с чуть высокомерным видом. Роскошные вечерние платья были великолепны, наряды — весьма искусно отделанными, в высшей степени изысканными… Для подростка это была волшебная сказка, возбуждающая мечты»>2. Как и все приглашенные, молодой человек не упускает из этого зрелища ни крохи, но лишь он один способен запомнить все, он мог бы мысленно нарисовать каждый из нарядов. «И потом, Париж остается колыбелью моды»>3, — заключает Жани Саме. Карл хочет быть художником или карикатуристом. Пока его интересует не мода, а город-светоч — Париж.
Мало-помалу складываются фрагменты пазла. Пережив войну, он видел, должно быть, достаточно для того, чтобы понять, что Веймарская республика мертва и погребена. Что просвещенная Германия Гете и других поэтов скоро не вернется. Мир утонченности, о котором он мечтал с детства, возможно, еще будет существовать. Значит, ему нужно как можно быстрее добраться до него. До Франции.
