– А мне нравится. У меня в жизни ее почти не бывает, – Антон с сожалением заглянул в опустевшую кружку. – Друзья, институт, собрания, клубы. А у тебя дома тишина, как что-то естественное…
– Она здесь поселилась, когда умерли родители. Вернее, пока я жила с бабушкой – все было хорошо. Но когда я переехала в нашу старую квартиру, тишина стала моим кошмаром.
– А телевизор? – ляпнул первое, что пришло на ум, Антон.
– Он сломался. Давно уже.
– Ну… тогда друзья? Подруги?
– Ко мне никто не приходит. Есть коллеги – и все. Я как прокаженная.
Она зябко повела плечами.
– Почему?
Интересно, почему молчать с ней гораздо легче, чем говорить? Что такое с ней произошло, что заставило ее выбрать жизнь одиночки?
– Я же уже говорила! – Она посмотрела на него – и в тусклом свете абажура ее глаза показались ему не зелеными, а черными. – Я невезучая! Ко мне липнут все болезни, все несчастья и неприятности! Если на линии будет единственный сломанный трамвай, он обязательно попадется мне! Горячую воду отключат именно в моем подъезде, причем когда я моюсь. Карманный воришка залезет именно в мой карман…
– По-моему, ты преувеличиваешь! – хмыкнул Антон. – Вот, например, сегодня тебе повезло встретить меня.
– Это, наверное, в первый раз за несколько лет! – Отмахнулась она, снова смерила его взглядом и призналась: – И если честно, мне кажется, что наша встреча добром не закончится… Может, ты какой-нибудь маньяк?
– Ага! Маньяк, – поддакнул Антон и поднялся, чтобы налить им обоим еще чаю. – Принудительно делаю добрые дела и маниакально люблю спасать девушек из рук бандитов!
– Тогда ты не маньяк! Может, ты… ангел?
Рита наконец-то заулыбалась. Без настороженности и оглядки. Просто, по-доброму.
И от этого стала еще красивее.
– А разве ангелы бывают рыжими? – Антон невольно поворошил челку, снова уселся за стол и подмигнул.
– Ты не рыжий! – возмутилась она и внимательно его оглядела, а потом выдала: – Твои волосы благородного тициановского оттенка! К тому же брови почти черные и ресницы черные. А глаза? Серые? Не разберу…
– В зависимости от освещения. Иногда зеленые, иногда серые. Хочешь, пододвинусь ближе, чтобы ты смогла разглядеть?
Он смотрел на нее, не отрываясь. Улыбка не сходила с его губ. Перед ним была не та испуганная, настороженная девчонка, готовая бежать со всех ног при первом же его неверном шаге. Перед ним сидела миниатюрная, обалденно красивая, умная, нежная девушка.
Пожалуй, в этот момент он был готов признаться сам себе, что никогда в жизни не встречал такой.
До сегодняшнего дня.
Как же ему повезло, что он попал в пробку и опоздал на день рождения «первой красавицы» факультета!
Иначе ему никогда не встретить Риту.
Маргариту…
– Можно мне называть тебя Марго? А лучше Маргет, как дед называл мою бабушку? – вдруг вырвалось у него.
И тут точно краски выцвели на ее лице. Улыбка растаяла, как дым, а в почерневших глазах засветился страх.
– Нет, – она поднялась. – Спасибо за все, но я думаю, что тебе пора.
– Я что-то не то сказал? – Антон тоже поднялся и шагнул к ней, но Рита отшатнулась от него, как от прокаженного.
– Нет. Все хорошо. Тебе пора! – Она указала на дверь.
Он только пожал плечами и вышел в коридор.
Молча обулся и, чувствуя, что она стоит за спиной, развернулся:
– Ты мне завтра позвонишь?
– У меня нет телефона. Украли. Вчера.
Она смотрела на него холодно и безучастно.
Куда делась та девушка, с которой только что ему не хотелось расставаться?
От этой незнакомки ему хотелось бежать!
– Я оставлю тебе свой, у меня есть лишний, – он нашарил в борсетке запасной телефон, которым практически никогда не пользовался. – Я сам тебе позвоню. Можно? Мы же друзья?
Он попытался улыбнуться, но от ее настороженного взгляда, в котором светилось нетерпение, улыбаться расхотелось.
– Можно, – едва слышно сорвалось с ее губ.
– Пока. И попрощайся за меня с Васькой!
Антон открыл дверь, шагнул на площадку. Хотел сказать что-то еще, но Ритка захлопнула дверь перед его носом.
– Спокойной ночи…
Какое-то время Антон стоял на площадке, глупо пялясь на дверь. Ему нестерпимо хотелось в нее постучать, а может, даже пару раз пнуть потертый дерматин. Но удержавшись от этого ребяческого порыва, он просто прислонился ухом к двери и услышал шорох.
