Мистеру Чейсу довелось слышать о Брауне, и он заговорил с ним особым тоном, к которому прибегал при встрече со знаменитостями. Инстинкт интервьюера – сдержанный, но неукротимый – проснулся в нем. Он вцепился в Брауна, как щипцы в зуб, – надо признать, абсолютно без боли и со всей ловкостью, свойственной американским дантистам.
Они сидели во дворике, под навесом, – в Испании часто входят в дом через наполовину крытые внутренние дворики. Смеркалось. После заката в горах сразу становится холодно, и потому здесь стояла небольшая печка, мигая красным глазом, словно гном, и рисуя на плоских плитах рдеющие узоры. Но ни один отсвет огня не достигал даже нижних кирпичей высокой голой стены, уходившей над ними в темно-синее небо. В полумраке смутно вырисовывались широкие плечи и большие, как сабли, усы Фламбо, который то и дело поднимался, цедил из бочки темное вино и разливал его в бокалы. Священник, склонившийся над печкой, казался совсем маленьким. Американец ловко нагнулся вперед, опершись локтем о колено; его тонкое, острое лицо было освещено, глаза по-прежнему сверкали умом и любопытством.
– Смею заверить вас, сэр, – говорил он, – что ваше участие в расследовании убийства человека о двух бородах – одно из величайших достижений научного сыска.
Отец Браун пробормотал что-то невнятное, а может быть, застонал.
– Мы знакомы, – продолжал американец, – с достижениями Дюпена, Лекока, Шерлока Холмса, Ника Картера и прочих вымышленных сыщиков. Но мы видим, что ваш метод очень отличается от методов других детективов – как вымышленных, так и настоящих. Кое-кто даже высказывал предположение, что у вас просто нет метода.
Отец Браун помолчал, потом слегка шевельнулся – или просто подвинулся к печке – и сказал:
– Простите… Да… Нет метода… Боюсь, что у них нет разума…
– Я имел в виду строго научный метод, – продолжал его собеседник. – Эдгар По в превосходных диалогах пояснил метод Дюпена, всю прелесть его железной логики. Доктору Уотсону приходилось выслушивать от Холмса весьма точные разъяснения с упоминанием мельчайших деталей. Но вы, отец Браун, кажется, никому не открыли вашей тайны. Мне говорили, что вы отказались читать в Америке лекции на эту тему.
– Да, – ответил священник, хмуро глядя на печку, – отказался.
– Ваш отказ вызвал массу толков! – подхватил Чейс. – Кое-кто у нас говорил, что ваш метод нельзя объяснить, потому что он больше чем метод. Говорили, что вашу тайну нельзя раскрыть, ибо она – оккультная.
– Какая? – переспросил отец Браун довольно хмуро.
– Ну, непонятная для непосвященных, – пояснил Чейс. – Надо вам сказать, у нас в Штатах как следует поломали голову над убийством Гэллапа и Стейна, и над убийством старика Мертона, и над двойным преступлением Дэлмона. А вы всегда попадали в самую гущу и раскрывали тайну; но никому не говорили, откуда вам все известно. Естественно, многие решили, что вы, так сказать, все знаете не глядя. Карлотта Браунсон иллюстрировала эпизодами из вашей деятельности свою лекцию о формах мышления. А Общество сестер-духовидиц в Индианаполисе…
Отец Браун все еще глядел на печку, наконец он сказал громко, но так, словно его никто не слышал:
– Ох! К чему это?!
– Этому горю не поможешь! – добродушно улыбнулся мистер Чейс. – У наших духовидиц хватка железная. По-моему, хотите покончить с болтовней – откройте вашу тайну.
Отец Браун шумно вздохнул. Он уронил голову на руки, словно ему стало трудно думать. Потом поднял голову и глухо сказал:
– Хорошо! Я открою тайну.
Он обвел потемневшими глазами темнеющий дворик – от багровых глаз печки до древней стены, над которой все ярче блистали ослепительные южные звезды.
– Тайна… – начал он и замолчал, точно не мог продолжать. Потом собрался с силами и сказал: – Понимаете, всех этих людей убил я сам.
– Что? – сдавленным голосом спросил Чейс.
– Я сам убил всех этих людей, – кротко повторил отец Браун. – Вот я и знал, как все было.
Грэндисон Чейс выпрямился во весь свой огромный рост, словно подброшенный медленным взрывом. Не сводя глаз с собеседника, он еще раз спросил недоверчиво:
– Что?
– Я тщательно подготовил каждое преступление, – продолжал отец Браун. – Я упорно думал над тем, как можно совершить его, – в каком состоянии должен быть человек, чтобы его совершить. И когда я знал, что чувствую точно так же, как чувствовал убийца, мне становилось ясно, кто он.
