— Успеют заправить! — уверенно прокомментировал действия механика Баранов, стоявший рядом с командиром на ходовом мостике.
Воздух наполнился горько-сладким запахом разлитой солярки.
— Почем на автозаправке литр мазута? — спросил Николай вахтенную команду.
— Около доллара, — машинально ответил сам командир.
— Значит, тонна стоит тысячу баксов, — задумчиво проговорил Баранов.
— И что из того? — живо откликнулся штурман.
— Что-что! — передразнил его Николай. — Ты же у нас Перельман[16]. Посчитай, математик, сколько народных денежек сгорит за один наш поход. Вместимость топливных цистерн две с половиной тысячи тонн.
— Двести пятьдесят тысяч «зеленых» стоит одна наша заправка, — тут же парировал штурман.
— Кончай базар! — первым не выдержал командир. — Собраться в кают-компании для постановки боевой задачи.
Освещение мерцало при перепаде электроэнергии, отчего кают-компания походила на утренний безлюдный ресторанчик с белыми чехлами на стульях. Уютно, но мрачновато. Офицеры молча рассаживались по своим штатным местам за массивный деревянный стол, намертво закрепленный железными стойками к стальной палубе. Помощник командира корабля по снабжению, а по совместительству — внештатный психолог, старший лейтенант Будкин пальцем ковырялся в медном углублении, врезанном в кромку стола.
— «Психолог», зачем ломаете матчасть корабельного доктора?
Старлей вздрогнул от вопроса Баранова и чуть не отскочил от стола, будто ударенный током. Бывалые офицеры знали, скрытые под скатертью желтые дырочки металла служат для каких-то медицинских приспособлений. На обеденном столе при необходимости можно оперировать. Другого места на корабле для таких целей не существует. Молодой старший лейтенант-тыловик служил дежурным юмористом. Но более колоритным объектом шуток являлся капитан медицинской службы Федор Казимирович Бошин.
— Кстати, а где доктор? — возник из полумрака вопрос, требующий продолжения шуткой «Обиженный Бошон — в гневе, как бизон». «Бошон» — такая кличка прилепилась к доктору в честь одноименного населенного пункта на Сахалине.
Корабельный врач всегда служил примером независимости. Подчиняясь по уставу старпому, патронировался самим командиром.
— Федор Казимирович, — хором обратились к сидевшему на диване в углу кают-компании и мечтательно закинувшему ногу на ногу начальнику медицинской части корабля, — расскажи про гуся.
К этой истории обращались всякий раз, когда обстановка требовала разрядки. Дело прошлое. Корабль стоял на якоре по траверзу поселка Бошняково, что на Сахалине. С какой целью там оказались, никто и не помнил. Поздно вечером к борту подошел видавший виды малый морской буксир. Просили врача. Федор Казимирович, оставаясь верен клятве Гиппократа, не раздумывая, бросился за разрешением к командиру. Тот сжалился над доктором, вынужденным третьи сутки болтаться в неспокойных осенних водах Татарского пролива. Как только врач очутился на берегу, его повели принимать роды. Прошло все удачно, и под утро нашего «Гиппократа» тем же транспортом отправили назад на родной корабль. Как раз перед самым подъемом военно-морского флага по веревочному трапу он поднялся на ют, где буквой «гю» стоял экипаж в ожидании восьми ноль-ноль. Вчерашний герой гордо и победно прошел сквозь строй ошалевших от увиденного моряков. За плечами его черной расхристанной шинели висел огромный видавший виды рюкзак, набитый подарками. Из одного кармана торчал кусок источающей пряные запахи домашней колбасы, а из другого — заткнутая газетой початая бутылка самогона. На согнутом локте правой руки покоилась огромная бельевая корзина, в которой сидел гусь, беспрестанно вращающий костистой головой.
Строй, как натянутая струна, застыл в ожидании военного марша. Старпом, выпучив глаза и открыв рот, как рыба, выброшенная на берег, молча перебирал губами. Доктор торжественно прошагал возле него, и в этот момент гусь ожил и пронзительно загагакал. Струна-строй завибрировала и выдала долгий громкий звук, похожий на вой оркестровой трубы вперемешку с бубном. Гусь снова гагакнул, а доктор, пьяно ухмыляясь, подал за старпома команду: «Вольно!»
