Тем временем, несмотря на некоторое улучшение, жизнь складывается так, что спустя двадцать пять лет мне снова приходится начинать все сначала. И вновь возникают параллели с временами русской революции, когда молодые актеры создали гастролирующую труппу «Сороконожка»; сегодня мы тоже из ничего собираем ансамбль и ездим по стране.
Мы играем один из моих спектаклей, «Черно-бурая лиса». Муфта, прославившаяся в этой постановке, все еще хранится у меня…
Подъезжаем к пропускному пункту границы оккупационной зоны у Хельмштадта. Обыскивают грузовик с реквизитом и мой маленький «фиат». Солдаты ищут беглецов, драгоценности и валюту.
На грузовике, помимо сценических декораций, деревянный ящик с аксессуарами, динамо-машина для освещения сцены, софиты и костюмы для двух рабочих сцены.
В качестве костюмерши едет моя личная портниха, живущая в русском секторе в Берлине, у которой по какой-то причине нет пропуска. Она использует нашу «колонну», чтобы уехать «на Запад».
Мы прячем фройляйн Эрику вместо реквизита в этот деревянный ящик с тяжелым амбарным замком.
Осмотр затягивается, мы беспокоимся о фройляйн Эрике — ведь в ящике нечем дышать, однако изображаем невозмутимость. Солдаты тянут время, мы переглядываемся. Я размышляю, стоит ли мне заговорить с постовыми по-русски. Это может ускорить дело, а может и нет… Наконец все вроде бы в порядке. И тут один молоденький советский солдат спрашивает меня:
— Ты играешь «Черно-бурую лису» — а где же лиса?
Обескураживающая логика этого вопроса вдруг поражает воображение и его товарищей: черт, как это им сразу не пришло в голову, где же лиса?.. Я объясняю, что мы — цирк и наши лисы, голодные и свирепые, заперты в багажнике. Мне почему-то верят.
Результат моего диалога с молодым русским великолепен: несколько его товарищей волокут большой мешок яблок и закидывают его на наш грузовик — для лис.
Можно ехать дальше. Через несколько сотен метров мы вызволяем из ящика фройляйн Эрику. С трудом отдышавшись на воздухе и обретя дар речи, она признается, что уже прощалась с жизнью…
Сумрачное время — во всех отношениях. Великое время для темных личностей, которые выныривают, становятся сенсацией или наживают сказочные состояния и вновь исчезают — за решеткой или в безвестности…
Однажды вечером объявляется один американец, или, правильнее сказать, человек, который представляется американцем. Я только начала стирать грим, а американец уже стоит в моей уборной. В изысканных выражениях представившись как мистер Джордж Кайзер, он сражает меня сообщением, что в качестве представителя американской компании «Парамаунт» хотел бы заключить со мной договор для Голливуда.
Я несколько раз сглатываю. Голливуд…
Это означает: никаких карточек, пайков, голода, поисков одежды, вообще никаких забот, короче говоря — это рай на земле…
Тогда, в конце двадцатых, я не смогла вынести этого рая, это точно, но в те годы у нас в Германии было что есть, что надеть, чем обогреться и было достойное человека жилье. Сейчас же здесь нет ничего, кроме нужды и страданий…»
Но существует и другой документ:
Список услуг, которые Оленька получила в виде сыра в мышеловке.
Составлен для Виктора Абакумова генералом Вадисом, начальником СМЕРШа в оккупированной Германии.
«Согласно вашей инструкции 30 июня 194 года мы перевезли семью Ольги Чеховой из Гросс Глинеке во Фридрихс-хаген в восточной части Берлина. Для этого были задействованы ресурсы контрразведки отдела СМЕРШа.
После переезда были выполнены следующие требования Чеховой, проживающей в пригороде Берлина Фридрихсха-гене по адресу Шпреештрассе, 2:
Уборка и частичный ремонт дома.
Ей были возвращены и отремонтированы обе ее машины. Выданы продуктовые карточки всем членам ее семьи. Организовано снабжение ее семьи молоком. Организовано снабжение ее семьи углем.
Ей был выдан запас продуктов питания на два месяца.
Ей было выдано 000 марок наличными.
У ворот ее дома постоянно дежурит караул из трех солдат Красной армии».
Список завершался сообщением, что госпожа Чехова выразила полное удовлетворение выполнением ее требований.
Каждый из нас может решить, где же правда.
