– Узри-узри-узрии! Узриии! Узрииииии! – раздалось совсем рядом. Невольно сделав два шага влево, теперь уже по земляному утрамбованному полу, Андрей нащупал угол стены, очень медленно заглянул за него и увидел, словно плавающие в воздухе на уровне плеч две растопыренные пятерни. Длинные корявые дрожащие пальцы наглаживали что-то, зеленовато-светящееся. Потом будто бы прикрыли это светящееся маленькой дверцей и, резко сжавшись в кулаки, мгновенно исчезли.
– Девушка, ты нашла его? – раздался вдруг хрипатый старческий голос. Андрей понял, что вопрос обращен к нему, и в панике метнулся обратно, к выходу из каменного подвала, успев лишь заметить тускнеющий силуэт летящего голубя на том самом месте, где секундой назад видны были дрожащие пальцы…
Благоволи Господи Боже наш
Знамением страшным и силою креста твоего,
Оградитися месту сему, в славу тебе
Распятого Бога нашего,
И твоего Безначального Отца,
И Пресвятаго ти Духа:
И Ангел губительный,
И вся сопротивныя силы,
Да отступят от него…
Человек, грубым голосом читающий молитву, был высокого роста и богатырского сложения, его густые черные волосы, низкий нахмуренный лоб и суровый взгляд заставляли думать, что это скорее какой-нибудь дремучий разбойник, но только никак не святой патриарх града Москвы и всеа Великия, и Малыя, и Белыя России Никон. Раскачивая золотое, в драгоценных каменьях кадило, он кропил освященной водой место престола, где должен был быть водружен «великий древянный» крест, и впоследствии воздвигнут Воскресенский собор.
Год назад Роман Федорович Бобарыкин продал святейшему патриарху в вотчину Новгородского и Иверского монастырей Подмосковное село Воскресенское с окрестными деревнями и пустошами. Места эти были столь прекрасны и замечательны, что побывавший здесь тишайший Великий Государь и Великий князь Алексей Михайлович написал своему «собинному другу» Никону собственною рукою: «яко благоволи Господь Бог исперва место сие предуготовати на создание монастыря; понеже прекрасно, подобно Иерусалиму».
Святейший же Патриарх Никон, получив царское писание, вложил его в серебряный ковчежец, чтобы оставить в вечное благословение в основании храма – града Иерусалима Нового. Не только будущий монастырь, но и окрестности, в соответствии с замыслом Никона, получили палестинские названия: холм к востоку от будущего монастыря назвали Елеоном, гору на севере – Фавор, Зиновью пустошь переименовали в деревню Капернаум, а речку Истру – в Иордан. Сам холм, где заложили Новоиерусалимский монастырь, получил название Сион, а сад вокруг него стал Гефсиманским.
Происходило это летом 1657 года. В приготовлении к закладке каменного Воскресенского собора – копии храма Гроба Господня в Иерусалиме участвовали сотни и сотни крепостных крестьян. Они заготавливали лес, камень, глину, делали кирпичи, жгли известь. По берегам Истры вырубались вековые деревья, подсыпался и укреплялся монастырский холм, размечалось место основания храма, копались рвы под фундамент…
И вот 18 октября 1657 года на холме Сион собралась огромная толпа. Было прохладно. Лучи осеннего солнца успели растопить утренний иней, но земля и серо-желтая трава все еще были сыроваты, отчего многие мужики и бабы зябко переминались с ноги на ногу.
В центре толпы святейший Патриарх Никон и облаченные в роскошные черные с золотом святительские одежды священники, водружая крест в приготовленный на месте будущего престола ров, пели:
Кресту водрузившуся на земли низпаде
И отнюд потребися шатание врагов:
Прежде же отриновенный человек
В рай паки входит:
Но слава тебе единому Богу нашему,
Сице благоизволившему…
Люди истово крестились, отбивали поклоны, шепотом повторяли молитву. Кроме жителей окрестных деревушек Софатово, Котельниково, Макрушино, Рычково, было здесь много людей пришлых из дальних вотчин с Валдая, с Украины, с Белоруссии, со всей России. Все они, подчиненные всесильной патриаршей власти, были вынуждены на неведомо какое время покинуть свои семьи, дома, хозяйства. Всем им предстояло строить уже третий, после Иверского и Новгородского, самый большой и величественный, по замыслу патриарху, монастырь.
