— Я не тороплю тебя, — продолжал Эйе, — но само время торопит. Если мы найдем тебе мужа до захоронения Тутанхамона, ты останешься царицей, ты это знаешь.
И в этом «мы найдем» юная вдова тоже уловила неприятный намек, словно она уже была не вправе сама распоряжаться своей судьбой. Не в силах сдержать слезы, она заплакала, закрыв лицо руками.
Но вдруг Анхенсенпаамон встала и сказала, глядя прямо в глаза Эйе:
— Я могу стать опекуншей наследника.
— Наследника? — Эйе был явно удивлен.
— Да! Я жду ребенка, — твердо сказала царица.
— Вот как? И давно?
— Давно.
— Поздравляю, — сухо сказал Эйе. — Теперь тебе нельзя волноваться. Я ухожу, позже вернемся к этому разговору.
Он вышел, и молчавшая до сих пор Тии заговорила:
— Ох, чую, он что-то замыслил. Горько тебе, дорогая, но вспомни, что говорил Абдель: надо срочно посылать Омара с письмом к хеттскому царю. Скорее пиши письмо, а то вместо молодого красивого принца найдут тебе здесь какого-нибудь жирного вельможу. Да и Эйе, кажется, сам не прочь.
— Нет! — вскрикнула Анхен, словно чего-то испугавшись. — Здесь я не вижу достойных. — Неужели моим мужем может стать один из моих подданных, один из моих слуг? Нет! Я сейчас же напишу письмо Суппилулиуме.
Она тут же, у Тии, чтобы никто, кроме них двоих об этом не знал, принялась писать. Анхен решила, что для полной убедительности письмо должно быть коротким и ясным — ведь она обращалась к властителю давних врагов Египта. Суппилулиума должен поверить в искренность ее просьбы. Поэтому после приличествующих в таких случаях обращений Анхесенпаамон написала: «Мой муж умер. Сына я не имею. Но у тебя, говорят, много сыновей. Если ты пожелаешь дать мне одного твоего сына, он станет моим мужем. Я никогда не выберу своего слугу и не сделаю его моим мужем».[25]
Тии разыскала Омара и срочно отправила его к соседнему государю.
— Вот увидишь, он пришлет тебе своего сына, — подбадривала она юную вдову. — Кто же не захочет стать царем такой великой страны, как Египет?
Как оказалось, Тии ошибалась. Властитель бросил папирус на пол и стал топтать «грамотку», выкрикивая самые нелестные слова в адрес египтян, которые хотят заманить в ловушку его сына таким бесчестным путем: еще не остыли стрелы после сражений, а теперь на трон зовут! Гонцу велено было скакать назад с отказом и передать на словах презрение тем, кто хочет победить хеттов не силой, а обманом.
Анхесенпаамон и Тии в растерянности слушали вернувшегося Омара, когда вдруг вошел прибывший с южной границы Абдель. Узнав, в чем дело, он сказал:
— Я сам поскачу с небольшим отрядом, но об этом никто, кроме нас, не должен знать.
Он вышел, чуть не столкнувшись в дверях с сиделкой, которая еще оставалась во дворце по настоянию Эйе, якобы поддерживать здоровье Анхесенпаамон, совершенно убитой горем. Основные заботы о захоронении юного фараона взял на себя Эйе, но Анхесенпаамон все же находила в себе силы и лично отбирала вещи, необходимые любимому в царстве мертвых. Она заставила потратить на семь саркофагов столько золота, сколько ему не требовалось и при жизни. Эйе ежедневно навещал молодую вдову, по-отечески лаская, и заверял, что не даст ее в обиду никому. Сиделке велел неотступно следовать за царицей и почаще поить ее целебными настоями.
— Не нравятся мне эти настои, — говорила царице Тии в те редкие минуты, когда они оставались вдвоем. — Не они ли довели Тутанхамона до кончины? И сиделка мне не нравится, слишком усердная. И каждый раз, как мы обсуждаем что-нибудь втайне от всех, она у входа оказывается. Подслушивает! По приказанию Эйе.
— Не хочется в это верить, — сказала Анхесенпаамон. — Эйе все эти девять лет заменял нам отца и советчика.
— Не в его ли пользу эти советы? — высказывала сомнение Тии, давно оставившая мужа, чтобы жить рядом с дочерью Нефертити, тем более, что Эйе в последние годы сильно изменился, стал груб с ней и просто невыносим. — Пока фараон безропотно выполнял его волю, Эйе не о чем было беспокоиться, он сам управлял страной. А как только Тутанхамон стал проявлять самостоятельность, сразу «неизлечимо заболел».
